Сашка придумывал эту историю, задумчиво водя указательным пальцем по стеклу с крупными каплями зарядившего ещё с утра дождя. Делать всё равно было нечего.

Последних детей, деловито натягивающих на себя шапки и капюшоны, утомлённые понедельником родители разобрали пару часов назад, около шести. В начале седьмого Валентина Ивановна прибрала к стене игрушки и застегнула на все пуговицы своё длинное колючее пальто. Потом заверила Сашку, что отец скоро за ним придёт, и оставила его пришедшему на смену сторожу. Тот, по меркам Сашки, являлся человеком невообразимо древним. Имени его он не знал, а спрашивать показалось неловко.

Сторож наказал Сашке сидеть тихо и ушёл по ночным делам, предварительно потушив в группе свет. «Электричество экономит», – тоскливо и обиженно подумалось ему. В сгустившейся темноте пространство группы напоминало таинственную пещеру. Игрушки, аккуратно выстроенные вдоль стены, совсем не манили. Наоборот, казались грозными и строгими, того и гляди оживут. Играть в них без привычной компании не хотелось. Хотелось домой к телевизору и раскраскам, в хорошо знакомый маленький и тёплый уют.

В садике на вечер Сашка оставался не в первый раз. Родители работали здесь второй год «по вызову» на новом химзаводе. Мать ходила по сменам, а отец трудился в загадочной «пусконаладке». Заботливые бабушки и дедушки остались в родном Нижнекамске. В этом городе забрать его из детского сада могли только папа и мама, но сейчас и их не было. Мама сегодня работала во вторую смену, а отец, как всегда, задерживался.

Сам себе Сашка казался одиноким узником, несправедливо заточённым навеки в каменном подземелье. Внутри у него ледяным хороводом кружилась и нарастала тревога. А вдруг отец не придёт? От этой мысли стало совсем страшно. Он повернул голову на настенные часы. Стрелки приближались к девяти вечера. Так долго отец никогда не задерживался. Чтобы унять тревогу, он надышал на стекло маленькое облачко и, пока оно не испарилось, быстро нарисовал на нём из палочек спешащего отца. Спустя несколько секунд облачко высохло, оставив после себя ещё более гнетущую пустоту. Сашка тихо беззвучно заплакал и вдруг сквозь солёную влагу на глазах увидел отца. Тот шёл, широко и энергично размахивая руками, к зданию детского сада. Завидев сына в окне, поднял руку и, не сбавляя шага, приветственно помахал ему.

Папка! Огромная тёплая волна облегчения прокатилась по телу сверху вниз. Сашка суетливо вытер нос и кинулся к шкафу с нарисованной на фанере ракетой за одеждой…

Иван яростно сжимал рукой гладкий холодный поручень и притоптывал ногой. Старый пазик еле тащился в вязкой темноте. Подпрыгивая на ухабах, он натужно лязгал дряхлыми металлическими внутренностями. Казалось, ещё сотня метров, и старый труженик дорог испустит дух, уткнувшись носом в растрескавшийся асфальт. Иван мечтал выскочить из него и помчаться за сыном ногами, но так всё равно было быстрее, чем пешком.

С бесконечными проблемами при запуске нервы стали совсем ни к чёрту. Который раз сын остаётся в детсаду затемно, и нет в этом малознакомом городе ни друзей, ни родственников. Потянулись они с Таней за длинным рублём в дальние края – и вот результат. Ни жизни нормальной, ни длинных рублей. Хотелось со всей мочи врезать кулаком по мокрому стеклу, да и по всему унылому пейзажу, медленно проплывающему за окном. Таня на вредном производстве, к тому же беременная на четвёртом месяце! И Сашка там сейчас совсем один. От этой мысли противно заныло в середине живота. Он же чувствительный парень, и так в сад ходит со слезами, да ещё и со сторожами сидит через два дня на третий. Нехорошо это, ох как нехорошо.