Ивану вспомнилось своё послевоенное детство. Как он просидел всю зиму на печи, ни разу не выйдя на улицу. А всё оттого, что маленьких валенок в их хозяйстве не имелось. И родители дотемна на работе в колхозе. Почему все эти проклятые события повторяются теперь с его сыном?!

Наконец-то! Нужная остановка! Руками помогая задумчивой двери автобуса поскорее распахнуться, Иван спрыгнул с подножки и по лужам, не разбирая дороги, побежал к чернеющему в ветвях детскому саду. Когда выскочил из-за угла и чутьём нашел в нужном окне почти неприметную в темноте фигурку сына, сердце захолонуло и горячо понеслось вскачь. Взбегая по лестнице, Иван сквозь сжатые зубы повторял с нажимом, всё больше убеждая себя, одинаковое:

– Уедем! Обязательно скоро уедем отсюда!

Все мы в той давней Жизни были подкидышами. И до сих пор каждому из нас точно не известно: с какой же целью нас подкинули в эту жизнь? Но что случилось, то случилось. Нас подкинули, и мы в ней жили. Дружно, легко, тревожно и весело. Наши родители вели с жизнью свои войны, а мы жались к её худым бокам, настороженно глядя по сторонам мечтательными глазами.

Подкидышами в те времена были не только люди, но также собаки и даже магазины. Про собаку расскажу попозже, а такой магазин в нашем районе оказался винно-водочным. В народе его только так и называли – Подкидыш.

Родилось это прозвище из-за его месторасположения. В нашем детстве никаких супермаркетов не существовало, и в каждом районе строились рядом, но отдельно стоящие хлебный, молочно-мясной и овощной магазины.

Красивые и компактные, с большими стеклянными витринами, они немедля получили в народе любовное прозвище: «Три сестры». И как ещё, скажите, должен был называться неладно скроенный из тёмного металла и совершенно не имевший окон барак, жадно приткнувшийся вплотную к нежно-голубому боку почему-то именно молочного магазина? Конечно же Подкидыш!

Он был уродлив и молчалив, с маленькой нечитаемой вывеской, стыдливо сообщавшей миру о том, что именно здесь людям предлагают вожделенное забытьё. Одним своим боком Подкидыш был врезан прямо в овраг, а грязная крыша его плавно переходила в вытоптанный и извечно неухоженный газон, усеянный мусором и голубиным помётом. Такое ощущение, что сделали его в назидание грешникам, выбравшим короткий, но порочный путь к блаженству.

И хотя открывался Подкидыш только к двум часам дня, грешники собирались у его крыльца в плотную толпу уже к полудню. Особо нетерпеливые приходили к десяти утра. Все они были людьми целеустремлёнными и упорными в своём единственном желании – снизить постоянное напряжение бытия и обрести, хотя и краткую, но равновесную близость с самим собой. На его пороге разворачивались поистине эпические битвы. Некоторые из страждущих проявляли чудеса изобретательности.

Я видел, как одного мужика двое его товарищей вывешивали за руки с крыши магазина и солдатиком скидывали в кипящее варево людей прямо под заветную входную дверь. Иногда внутрь каким-то чудом проникали и мы.

Проникали ползком, между ног людей за заветными монетками мелочи, выпавшими из трясущихся вожделеющих рук. Для нас это было самое настоящее Эльдорадо. В свете самых тусклых ламп в Советском Союзе внутренности Подкидыша напоминали филиал Чистилища, наполненного истошными криками и бранью между покупателями и продавщицами. А мы ползали-ползали и собирали в свои потные ладошки заветные деньги…

А ещё около Подкидыша Андрюха с Маратом иногда продавали Шарика…

Шарик тоже был подкидыш. Его подкинуло к нам ещё в раннем детстве. Он был нам свой и в доску, и в миску. Здоровенный белый пёс с гусарской осанкой и вислыми ушами породы лабрадвор (мама у него была лабрадором, а папа – дворняжкой) рос вместе с нами во дворе с самого своего щенячьего детства. Я думаю, что именно из-за этой порочной связи собственной матери с каким-то залётным псом он и оказался на улице. Но это не важно. Важно то, что Шарик был умён и умел производить на окружающих впечатление собаки редкой породы.