Во мне просыпается надежда, что Воронцова не соврала ни про себя, ни про отца.

– Спасибо, – говорит она и открывает дверцу.

– Погоди, я помогу.

Выскакиваю из салона со скоростью звука и подбегаю к ней. Напарываюсь на недоверчивый взгляд, но беру ее за локоть смело.

– Если не боишься моего отца, тогда чего лебезишь передо мной? – она щурится, но вылезать из машины не торопится.

– Я джентльмен, – убежденно заявляю и тоже щурюсь. Пусть подавится своим скепсисом. – Обязательно бояться твоего отца, чтобы хотеть тебе помочь?

Царевна Несмеяна только фыркает. Ресницами своими все никак не нахлопается. На каждом взмахе с них слетает пыльца презрения.

– Думаешь, звание «мистер» делает тебя джентльменом?

Воронцова вырывает руку из моей хватки и спускает здоровую ногу на тротуар, но когда вылезает полностью, тут же хромает на больную и шипит.

– Я сам делаю себя джентльменом, – еще бы язык показать, но этикет не позволяет. – Так что не выпендривайся.

Я подхватываю ее на руки и несу к подъезду.

– Что ты творишь? – Воронцова вертит головой, будто пытается сориентироваться в пространстве. – Отпусти, кретин!

Ага, голосок прорезался.

– Не бойся, я всего лишь донесу тебя до квартиры. Тебе же больно ходить, – ухмыляюсь и чуть подкидываю ее, чтобы удобнее было держать.

Она, кстати, легкая очень. Весит меньше, чем выглядит. Только многослойность одежды придает ей объема.

– Нормально мне! Поставь на место! – Воронцова вроде дрыгается, но при этом сама вцепилась крепко и прижимается.

– Без паники. А то я тебя не донесу.

– И не надо! Сама дойду. Поставь меня, – она опять вертится и махает одной рукой в воздухе, энергию впустую тратит, причем не только свою. Мне же так тяжелее.

Рюкзак с пакетом еще между нами. Что-то острое впивается в мою грудину, и Воронцова вольно или невольно вдавливает это в меня. Все жмется. Обеими руками обхватывает мою шею.

Ее лицо очень близко. Мы практически щека к щеке теперь. Иногда даже касаемся друг друга. И эти касания шпарят.

По ее учащенному дыханию я понимаю, что не один волнуюсь. Хотя слышу только собственное сердце. Оно уже в ушах пульсирует.

Добравшись до подъезда, я останавливаюсь и смотрю на Воронцову, не выпуская из рук.

– Открывай, – киваю на рюкзачок, имея в виду ключи.

– Дальше сама. Отпусти, – уже не орет, а цедит она.

– Нет, – уверенно качаю головой. – Я джентльмен до мозга костей. Донесу до двери. Давай не тормози. Чем меньше будешь сопротивляться, тем быстрее я тебя отпущу.

Она зажимает зубами нижнюю губу. Кажется, сейчас куснет, и сок потечет. Я бы его слизал…

Стоп! Встряхиваю головой слегка, так, чтоб она не заметила или не придала этому жесту значения. Напоминаю себе, что она ректорская дочка. А у меня просто жесткий недотрах, его легко можно снять рукой.

Пока она роется в рюкзачке, я слежу за автомобилем, который паркуется неподалеку, лишь бы не залипать на ее губы. Потому что они очень близко. Все еще борюсь с желанием их облизать и вынужденно облизываю безвкусные свои.

Пищит сигнализация. Я бросаю взгляд на звук. От машины к нам идет высокий седовласый мужик в коричневом пальто. Лицо наклонено. Но он чувствует мое внимание и поднимает его. Воронцова замирает и ахает. До меня едва долетает ее шепот:

– Папа…

Пиз-дец.

Руки сами опускаются, и Воронцова буквально из них вываливается.

Основание подо мной исчезает, и я грохаюсь вниз. Хорошо, что держусь за шею Кирова. Поэтому падаю на ноги. От боли тихо взвываю, но быстро возвращаю себе нормальное лицо, ибо папа уже таращит на нас глаза. Сразу сужает их и усмехается:

– Могу поздравить молодоженов? Вы прямиком из ЗАГСа?