Разумеется, все известные люди прославились поневоле. Дело вовсе не в тщеславии. И он, естественно, не такой падкий на популярность. Просто стал заложником обстоятельств. И бла-бла-бла.

– Но я рад, что так сложилось. Мне комфортно быть в центре внимания, – говорит Киров, потирая подбородок, а сам усмехается. – А тебе, кажется, нет.

Красный взгляд проникает в меня тонкой леской. В точку.

– Но я и не в центре внимания, – отворачиваюсь.

Наоборот, я в центре невнимания. Всех. Вокруг. Иногда это бесит, потому что толком ни у кого ни о чем не спросить, даже по учебе, но в целом жить можно. Поболтать я могу с Таей. В любое время ей могу написать. Она в другой стране с большой разницей во времени, но всегда мне отвечает. Не помню, правда, как давно ей писала. Надо будет спросить, как у нее дела. А еще дома Милка не умолкает. От нее, уверена, даже другой конец света и часовые пояса не спасут.

– Каково быть дочерью ректора? – грубый голос врезается в мое сознание. Он у Кирова ровный, но иногда отдает легким басом, совсем чуть-чуть.

Я перевожу взгляд на него и обратно на дорогу. Пробки рассасываются постепенно, но поток все равно плотный. Мы медленно катимся в левом ряду. Пешеходы и те нас обгоняют.

– Как всем остальным дочерям, наверное.

Киров улыбается. Нога снова ноет. Боль пульсирует в одной точке, как будто собирается там, чтобы разразиться затем длинным спазмом. Заставляет меня елозить на сиденье.

– Ты не особо разговорчива, да? – он склоняет голову набок и смотрит с ухмылочкой. Наверное, думает, что она обаятельная и любую сразу выводит на откровенность. Ох уж эти мистеры чего бы то ни было… Мнят себя властителями женских сердец.

– Да, – отвечаю коротко, чтобы больше не доставал.

Киров искусственно огорчается.

– Блин, а я болтливый.

– Не обязательно это озвучивать. И так понятно.

Из него вырывается громкий, но короткий смешок. А после наступает тишина. Даже радио глохнет. Всего на секунду. Трек быстро сменяется следующим.

После поворота поток поредел. Пространства вокруг стало больше. И светофоры все в ряд позеленели. Киров разгоняется почти до ста. В его «Инфинити» скорость ощущается по-другому. Не трясет и не мотает. Машина движется мягко, словно воздух рассекает, а не по асфальту скребется. Но город за окнами смазывается.

Меня вжимает в спинку кресла. И легкий трепет щекочет живот изнутри. Как на американских горках. Милка меня когда-то водила на аттракционы. До сих пор помню все те ощущения, настолько они были яркими. Или просто редкими.

– Не знаю, сколько займет химчистка, но по-любому сегодня готово не будет, – Киров поджимает губы и трусливо отворачивается к боковому окну. – Тебе же есть в чем ходить? Или хочешь, новую купим?

Чайные глаза бегают по моей фигуре и салону авто в растерянности. В них зажигаются искры. Кажется, он бы не прочь избавиться от моей дубленки насовсем. Милка тоже говорит, что она стремная, но мне нравится. В ней тепло.

– У меня все есть, – говорю черство, потому что все еще чувствую виноватой себя. Не надо было переть на красный.

– А хочешь шубу? Тебе пойдет.

Его взгляд все никак не отлипнет от моей фигуры, все бегает, бегает, вверх-вниз, слева направо. Мне от него как будто щекотно.

– Ты дурак? – я пучу глаза. – Сколько она стоит?

Это уже край. Вот так запросто предлагать купить шубу первой встречной? Он гораздо больший кретин, чем я изначально предполагала. Хотя, судя по всему, для Кирова это мелочь. У него одна футболка наверняка стоит как целая шуба.

– Да я тебе ее подарю, вместо дубленки, – Киров расплывается в улыбке, продолжая изучать глазами, словно мысленно примеряет на меня разные меха.