Решившись на короткую вылазку – просто пройтись по нижним уровням, не приближаясь к оживленным центрам, – он натянул свою старую куртку. Даже такой пустяк, как необходимость снова погрузиться во внешний мир, ощущался им как испытание.

Едва он вышел из своего жилого блока, как изменения, произошедшие за последние месяцы, ударили по нему с новой силой. Общественные пространства, и без того перенасыщенные технологиями, теперь буквально кишели символикой «Синтеза». Интерактивные рекламные панели на стенах переходов и у выходов из лифтовых шахт предлагали пройти экспресс-тест на совместимость с системой, обещая «новую жизнь, полную безграничных возможностей». Их яркие, пульсирующие изображения гипнотически сменяли друг друга. Даже старые платежные терминалы и инфо-киоски, которыми Итан изредка пользовался, были модернизированы: их интерфейсы теперь светились фирменным голубым цветом "Aethelred Dynamics", а услужливые ИИ-ассистенты настойчиво предлагали «оптимизировать ваш пользовательский опыт с помощью интеграции с "Синтезом"». Голоса, синтезированные до тошнотворной приветливости, звучали отовсюду.

На каждом углу, в каждом взгляде, в каждом звуке ему чудились отголоски прошлого. Голубое свечение интерфейсов сливалось в его сознании со слепящим светом ламп в лаборатории «Прометея». Уверенные, чуть механистичные голоса ИИ-ассистентов напоминали ему бесстрастные реплики техников, обсуждавших его состояние во время экспериментов. Мир превращался в один большой, оживший кошмар, и его старые тревоги, которые он годами пытался похоронить под слоем апатии, начали выбираться на поверхность, как черви после дождя.

Он вернулся домой даже раньше, чем планировал, чувствуя себя выжатым и опустошенным. Внутренний скрежет, его верный спутник, сегодня был особенно настойчив. Итан подошел к своему верстаку, надеясь найти спасение в привычной работе. Он уже несколько недель бился над восстановлением сложного механического хронометра доцифровой эпохи – изящного устройства с сотнями крошечных шестеренок и пружинок. Эта работа требовала предельной концентрации, точности движений и полного погружения, вытесняя все посторонние мысли.

Он склонился над хронометром, вооружившись лупой и тончайшими инструментами. Вот она, непокорная ось анкерного механизма, вот минутный триб, который нужно было выставить с микронной точностью. На какое-то время ему действительно удалось отвлечься. Мерное тиканье других, уже починенных им часов на полках создавало иллюзию порядка и предсказуемости. В этом мире крошечных деталей все было логично и подчинялось строгим законам механики. Никаких тебе «симбиотических эволюций» и «расширений сознания». Только металл, точность и терпение.

Но сегодня даже это убежище оказалось ненадежным. Пальцы, обычно такие твердые и уверенные, слегка дрожали. Мысли то и дело сбивались, возвращаясь к Якобу с его отсутствующей улыбкой, к доктору Вэнс с ее неземным сиянием, к Лене с ее «цветными нитями, расплетающими мир». Он несколько раз ошибался, роняя крошечные детали, и это выводило его из себя еще больше.

В конце концов, он отложил инструменты и устало потер глаза. На тумбочке сиротливо лежал почти пустой блистер его нелегальных успокоительных. Он знал, что доза, которую он принимал в последнее время, уже не приносит прежнего облегчения. Туман, который раньше надежно укутывал его сознание, становясь спасительной преградой между ним и миром, теперь был каким-то рваным, неровным, пропуская острые лучи тревоги и страха. Его защита истончалась, и он чувствовал это с пугающей ясностью.