Я закрываю рот дрожащей ладонью. Гляжу вверх, на деревянные дощечки потолка, будто бы ища в них ответы.

Неужели она бы меня выпустила? Да кто в это поверит?!

Нет, я сделал всё правильно, я только ошибся, в том, что оказался слишком суетлив! Но это… это в голове не укладывается!

– Я не верю вам, – холодно произношу я: – Ни один человек в здравом уме в это не поверит!

– Мне всё равно, – отвечает она отстранено: – Факт: ты больше не выйдешь отсюда.

– Да на кой черт я вам нужен?! – взревел я, резко поднявшись.

Я тут же пожалел об этом – нога разразилась очередным приступом волнообразной боли. Я сдавленно хрипнул, стиснув зубы.

Алма лениво пробегает по мне взглядом, задерживаясь на моей груди, по которым стекали капли воды.

– Ответьте мне наконец! – тяжело дыша, рыкнул я: – Хватит голодными глазами смотреть на меня!

– Усмири свой гонор, детёныш, – угрожающе тихо произносит Алма, вставая.

Я прикусил внутреннюю сторону щеки. Глазами зацепился в её лицо, глядя снизу вверх.

Больная. На всю голову больная тварь. Вроде как я должен испугаться её, должен дрожать от страха, но… Я тебе не «детёныш»! Я сдвигаю брови к переносице, но напряженно молчу, наблюдая за ней. Ты совершаешь громадную ошибку, раз выхаживаешь меня. Пока я жив… пока я могу двигаться, дышать и думать – надежда еще не потеряна.

Так бывает иногда с добрейшими, но слабонервными людьми, которые, несмотря на всю свою доброту, увлекаются до самонаслаждения собственным горем и гневом, ища высказаться во что бы то ни стало, даже до обиды другому, невиноватому человеку.

Ф.М. Достоевский «Униженные и Оскорбленные»

По случаю вспомнил одну историю: однажды Нюта позвонила мне и сбивчивой смущенной речью попросила об одной услуге. Не то чтобы я тогда напрягся, но сразу же приготовился к очередной безумной затее. Вероятно, по нелепому содержанию я и запомнил наш с ней диалог:

– Игорь, только не смейся!

– Не буду, – говорю.

– Ну, правда – не смейся!

– Хорошо, не буду.

– Нет, ну точно не будешь смеяться? – её высокий искаженный голос слегка подрагивает от волнения, но я поставил сотку на то, что она сама-то едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

– Точно.

– Обещаешь? Вот прям точно-точно?

Ох, знала бы Аня, что меня больше смешит именно эта её черта характера – просить «не смеяться», «не ругаться», «не злиться», при этом не объясняя саму суть «хотелок»!

– Что наша Мышка на этот раз придумала? – снисходительно задал я вопрос, улыбаясь.

И тут Аня, видать, преисполнилась решимости и на выдохе мне чуть ли не пищит в трубку: «Сходи со мной на йогу!»

«Всего-то?» – подумал я, расплывшись в улыбке.

Я пару секунд молчал в трубку. Едва сдерживал подступающий смех, но я же обещал ей, что не засмеюсь. Конечно, в мыслях задался вопросом, отчего она не позовёт с собой девчонок, вроде Полины или Тани, но в слух не произнес – мы в конце концов тесно дружим с тринадцати лет. Так что я часто фигурировал во всех «грандиозных» мероприятиях, которые только могли взбрести в голову взбалмошной, прыткой и беловолосой красавице.

Чисто ради интереса уточнил, отчего она не позовет Егора с нами.

– Ой! – цокнула она: – Ты же знаешь Егора – он как клоун себя начнёт вести, а если вы с ним ещё скучкуетесь, то устроите свою гачи-тусовку! Ты что, забыл, как вас из качалки недавно выгнали, придурков? – с наигранным недовольством произнесла она. – Но я ему, конечно, предложила, чтобы тебя не терроризировать, а он поржал и говорит такой: «Опять ты со своими приколами!» и на работу ушел…

Тут-то я не сдержался и рассмеялся в голос, живо воспроизведя эту картину у себя в голове.