Знаете, бывает так… Бывает, встречаешь человека и понимаешь, что ты в финальной точке, в пункте назначения, что идти дальше просто некуда и незачем, и что любой другой человек на его месте станет шагом назад. Кто-то встречает своего человека в восемнадцать, кто-то в сорок, пятьдесят, шестьдесят лет, а кто-то не встречает вовсе в этой жизни. И такой судьбоносной встрече суждено состояться уже после смерти. Но мне посчастливилось встретить такого человека, и им оказался, как вы уже поняли, мой возлюбленный.

Арсений №2 не понимал мотивов моих поступков и про себя считал сумасшедшей, но при встречах всегда оставался мил и заботлив. Он донимал меня своими ухаживаниями, но ещё больше донимал Балдуина, который смотрел на него волком сквозь бинты, а при встрече даже не подавал руки. Разумеется, такое же отношение к нему складывалось и у второго санитара, который во всём старался угодить своему подопечному. Но вот чего Балдуин действительно не терпел – это когда Арсений №1 начинал поддаваться ему в шахматы. В таких случаях он, только почуяв подвох, в порыве гнева переворачивал доску, и фигуры жалобно раскатывались по палате. Санитару приходилось лазить и собирать их, иначе больной грозился нажаловаться на него главврачу, а Арсений дорожил своей работой.

Мы с Балдуином жили в отделении стационара, так как у моего возлюбленного была острая форма заболевания. Ему требовалось круглосуточное наблюдение врачей и ежедневные процедуры. А я… Не могла не быть рядом с ним.

И, хоть Балдуин практически постоянно находился в изоляторе для тяжелобольных и покидал его только ради прогулок на свежем воздухе и лечебных процедур, мы умудрялись общаться, и довольно много, а санитар Арсений №1 всё свободное время проводил с ним за игрой в шахматы. Пётр Игоревич сквозь пальцы смотрел на нарушение распорядка дня и режима больного. Главное, считал врач, это чтобы пациент получал положительные эмоции, только так лечение могло иметь успех. А уж мы с Арсением старались эти положительные эмоции обеспечивать.

Также на территории, принадлежавшей лепрозорию, имелся небольшой посёлок, в котором в частных домах жили выписавшиеся пациенты, либо пациенты, болезнь которых перешла в хроническую форму и не представляла угрозы для окружающих. Они больше не были «заразны», но всё равно приходили на осмотр к Петру Игоревичу либо к Саше раз в месяц и сдавали анализы. Болезнь нельзя было запускать, ибо даже у полностью вылечившихся пациентов мог случиться рецидив.

Санитары иногда наведывались в посёлок, чтобы раздать заказы. Жители посёлка заказывали им продукты и вещи, которые те могли купить на рынке или в магазине в городе, сами же люди, чья жизнь оказалась отмечена этой чёрной социальной меткой, не желали показываться там и вообще в любых местах, чтобы вдруг, не дай Бог, кто-то не понял, что с ними что-то не так,и откуда они прибыли, ибо дикое средневековое пренебрежение, которое сразу же вспыхивало в человеческих лицах, терпеть было невыносимо.

После того как в отделении остались мы с Балдуином, в обязанности санитаров входили лишь уборка, стирка и раздача обеда. Ассистировала врачу я, вместе с ним делая перевязки и процедуры Балдуину, хотя официально числилась пациенткой. Саша, если не принимал больных из посёлка, был занят организационными вопросами или уезжал куда-то по делам лепрозория: в Минздрав, либо на семинар или конференцию.

***

Оба санитара жили в одном подъезде, но на разных этажах. Маленький уютный южный городок, в котором находился лепрозорий, утопал в зелени. Вдалеке, если присмотреться, виднелись горы. И на их фоне разноцветные трамваи, рассекающие рельсами асфальт, выглядели совсем крошечными. Я никогда не жалела, что не могла насладиться прелестями свободного перемещения: просто погулять в городском парке, походить по магазинам, поесть мороженого, вместо всего этого вынужденная находиться в стенах лепрозория. Нет, попросись я, меня бы отпустили, ведь я не была «заразна», и с моей внешностью не произошло никаких метаморфоз. Но в том-то и дело, что я сама не хотела этого. Моя жизнь не укладывалась в рамки нормальности. Нормальность и не была нужна мне, я давно приняла решение разделить с Балдуином его судьбу. А ему в город, в люди, было ни-ни… Вот я и сидела в лепрозории возле него. Когда ему становилось хуже, болезнь обострялась, и мы не могли гулять и полноценно общаться, меня развлекал личный санитар. Вернее, как, не подумайте ничего лишнего… Мы просто общались. С ним я могла позволить себе пройтись после ужина по посёлку или сходить в ближайший магазин. Много раз Арсений приглашал меня к себе домой, но я каждый раз отказывалась.