– Послушай меня, Бертран д'Атталь, я не знаю, что будет завтра – вдруг меня позовут к какому-нибудь умирающему или больному и это не позволит нам свидеться. Я благословляю тебя сейчас! И хочу, чтобы ты, в отличие от меня, никогда не жил в плену собственных страхов. Поверь мне, стоит только один раз поддаться страху, и тогда все – он не отпустит тебя никогда и исподволь, как бы невзначай, будет напоминать о себе в любой ситуации, в любой момент, и будет разрушать не только твою жизнь, но и жизни близких тебе людей. Ты должен жить, Бертран, быть героем или не быть тебе им – это уж дело Божье, но жить – вот, что важно! Наша жизнь скучна и во многом несправедлива, и счастье дается не тем, кто его заслуживает, и любовь, не тем, кто действительно любит. Ты вернись, Бертран, но вернись таким, чтобы исправить все.

– Я снова не понимаю вас, святой отец! Вы что, пили не воду, а, как я, вино?

Капеллан отступил на шаг и дал возможность шевалье уйти.

– Если бы я мог перебороть свой страх и сказать тебе, Бертран, то, что мне запретили говорить, тогда бы ты, конечно же, остался, но помогло бы это? Нет. Тебе было бы очень больно. И ты бы все равно ушел – не в Святую землю, так в другие земли, ты ведь не смог бы смириться.

Бертран спускался по винтовой лестнице донжона медленно, словно с каждым шагом он навсегда терял возможность вернуться сюда, снова пройтись по этим каменным ступеням и снова увидеть Катрин. Новая жизнь уже стояла за его спиной, жизнь, полная опасностей, приключений и смерти. Никогда он и не думал о крестовом походе и вот из-за нескольких неловких слов и обещаний он вынужден оставить все, что дорого его сердцу. В голове еще немного гудело от вина, но Бертран чувствовал – тяжесть проходит.

Вдруг его кто-то схватил за рукав и потянул. Бертран с удивлением увидел Катрин, манящую его в нишу в стене донжона, где обычно стоял дозорный. В нише было высокое окно. Катрин встала с боку от окна, и ветер, и солнце, ворвавшись в каменный проем, преобразили ее прекрасное лицо, оно все светилось, а глаза блестели.

– Ты здесь! – только и смог вымолвить Бертран, задыхаясь от счастья.

– Я… ты… мы можем очень долго не увидеться, Бертран, и я подумала…

– Спасибо тебе, Катрин, что ты… Но ведь завтра…

– Нет никаких «завтра», Бертран, есть только «сейчас». Вот возьми, этот платок я вышивала сама. Здесь мое имя и герб. – Катрин немного покраснела. – А на обратной стороне твое имя. Я ткала два платка, думала подарить родителям. Но вот случилось так, что мой отец отправляется в Святую землю, и ты тоже… Поэтому я добавила сейчас сюда твое имя, извини, пожалуйста, криво получилось – я спешила, боялась, что ты уйдешь и я не успею тебе вручить этот платок…

Бертран взял платок и с жаром поцеловал руку Катрин.

– Он будет всегда со мной!

Атталь знал – это тот самый момент в жизни, который дается только раз и больше никогда не повторяется.

– Я люблю тебя, Катрин, я сказал это твоему отцу, говорю теперь и тебе наедине. Я люблю тебя и вернусь к тебе, клянусь Богом и всеми святыми, клянусь своей душой!

В порыве чувств он обнял девушку, чувствуя, как ее сердце бьется мощным аллюром. Он целовал ее волосы, лоб, стесняясь прикоснуться к заветным губам. Но перед глазами шевалье тут же возникли тучи стрел и тысячи вражеских всадников, и Бертран отбросил всякую неловкость.

Он прильнул к губам Катрин и их ласковое тепло, мягко, но глубоко обожгло его душу.

Он увидел ее распахнутые глаза очень близко, и они были словно окна в другие, неведомые доселе, миры, манящие, далекие, бесконечно прекрасные. Летний ветер трепал завиток волос над виском Катрин, и казалось, что вся жизнь сейчас висит и дрожит на одном этом завитке.