– Бертран, Бертран… – услышал он горячий, задыхающийся голос Катрин.

– Проводи меня завтра, Катрин, когда я прибуду в Монтефлер, чтоб ехать с твоим дядей в Авиньон.

– Я не знаю, смогу ли! Я же говорила – нельзя быть уверенным в «завтра».

– А что такое?

– Что-то готовится. Отец вернулся из Тулузы, и как-то все засуетились. Конечно из-за крестового похода, но я же вижу, что не только из-за него. Отец кого-то ждет, но не говорит, кого.

– Может быть, графа Раймонда Тулузского? – воскликнул удивленный Бертран.

– Не знаю, не уверена, всё в какой-то тайне. Если бы приезжал сам граф, то суеты было бы больше и приготовления грандиозными, а тут как-то не понятно, кого ждут… Отец сказал мне сегодня после вечерней службы остаться в часовне и молиться. Конечно, я должна молиться за его благополучное возвращение из похода, но он хочет, чтобы я провела в часовне всю ночь. Вот это странно, я никогда не замечала за ним такого рвения… Поэтому, я не знаю, вдруг он что-то еще придумает назавтра, ведь он так отнесся к твоим словам…

– О моей любви к тебе! – подсказал Бертран смутившейся Катрин.

– Простите меня, дети мои! – послышался за спиной негромкий голос капеллана. – Простите, что стал невольным свидетелем вашей беседы. Поверьте, я почти ничего и не слышал. Я спускался по лестнице и понял по обрывкам фраз, что здесь вы вдвоем… Я не мог себя обнаружить, это разрушило бы ваш… гм… помешало бы вам…

Катрин и Бертран отступил на шаг друг от друга и смутились.

– Но здесь спускается ваша матушка, Катрин, думаю, ей не стоит видеть вас вдвоем…

– Я ухожу! – провозгласил Бертран и прильнул губами к руке девушки. – Я буду ждать завтра! Катрин, я буду ждать!

Жан ле Блан и Мадлен ждали молодого шевалье перед их домом-башней, сидя на скамеечке. Оба, грустно задумавшись, молчали. Жан ле Блан посматривал ввысь и назад на камни башни за его спиной. Во многих стыках между камнями уже давно росли трава или лишайники. Быть может, когда Бертран вернется, поросли между камнями станет больше, а если не вернется, то и вообще все равно, что будет с этим домом. Он отойдет барону Монтефлеру, если барон сам вернется, или его маленькому сыну. Мадлен вцепилась в мешок, который сама собирала для своего молодого шевалье, и смотрела невидящим взглядом, как собираются крестьяне провожать сеньора.

– Ну что ты, Мадлен, – проворчал Жан – не надо так давить на мешок, яйца раздавишь, они и протухнут! Да и пироги в труху превратятся! Мадлен!

Жена посмотрела на него, закусила губу и стала разглаживать мешок.

Бертран вышел бодрым шагом из-за башни, держа в руке небольшую кисть винограда.

– Напоследок посмотрел на наши виноградники, – сказал он Жану и Мадлен. – Хороший в этот год будет урожай. Надеюсь, и вино удастся на славу! Когда вернусь, обязательно его попробую в самую первую очередь!

– Ты, главное, возвращайся, Бертран! – сказала Мадлен, поднимаясь со скамьи. – О винограде не думай. Думай, как остаться в живых.

– Да ладно, Мадлен, говорят, у короля большая армия, которую нельзя победить! Через год вернусь, ну, может, через два.

– Это знает только Господь Бог! – удрученно произнесла Мадлен, ласково глядя на шевалье. – Пусть Господь и Дева Мария хранят тебя, Бертран! Вот плащ, я нашила на него крест.

– Я надену его позже. В Авиньоне, наверное, где Генрих де Сов, родственник барона де Фрея, будет вступать в орден тамплиеров. Там и я получу благословение и тогда, став настоящим крестоносцем, облачусь в этот плащ.

– Никогда я не думала, что мы, сами пострадавшие от крестоносцев, будем отправлять в крестовый поход нашего господина…