– И что? – недоумевал Бертран.

– Да то, мой дорогой, как бы барон де Фрей в поход не собрался! А для этого денег-то сколько нужно! А с кого их брать, как не с вассалов?!

Бертран задумался. Но не о том, что барон может потребовать не заплаченные многолетние подати, а о том, что если Тибо де Фрей уйдет в крестовый поход, у него появится много возможностей видеться с Катрин, и, может быть, в конце концов она примет его предложение руки и сердца, ведь он мужчина, а кто о ней позаботится в отсутствие отца?

Два дня Бертран собирался с мыслями, обдумывая, как лучше ему явиться в Монтефлер, что говорить, как найти возможность перемолвиться с Катрин. Молчание молодого господина успокоило Жана и Мадлен. Но когда утром он появился нарядно одетый, чисто вымытый и велел седлать себе коня, Мадлен бросилась к нему.

– Одумайся, Бертран, не надо сейчас туда ехать! Подожди! Вот узнаем, что Тибо де Фрей ушел в поход, или наоборот, остался, тогда уж и поедешь!

– Оставь меня, Мадлен, пожалуйста! Я принял решение. Где твой муж? Я жду свой меч.

Голос Бертрана был решителен, тверд и даже немного жесток.

Жан ле Блан не заставил себя ждать. Он вышел в рыцарский зал молча и протянул почищенный меч.

– Ты наш господин, Бертран! – наконец вымолвил он, когда молчание затянулось. – Ты должен устраивать свою жизнь! Удачи! Пусть Пресвятая Дева Мария поможет тебе и нам заодно.

Мадлен по-матерински перекрестила воспитанника.

Бертран сердечно улыбнулся и по очереди обнял стариков.

Бертран д'Атталь не спеша ехал к замку Монтефлер. Расстояние в пять миль от его имения до Катрин в былые дни он даже не замечал – так торопился на занятия к капеллану Филиппу, а на самом деле, чтобы увидеть даму сердца. Но сегодня он не спешил, то и дело оглядываясь на свой дом-башню, торчавшую за виноградниками на небольшом холме. Ему почему-то казалось, что сейчас он разрывает связь не только со своим праздным прошлым, но и вообще с родными местами. Бертран вспоминал отца и деда, которых по-своему любил, хоть они были такими чужими ему при своей жизни. Очередной раз силился вспомнить черты матери, но это ему опять не удалось.

Монтефлер появился сначала на горизонте, потом все ближе и ближе. Два барбакана, словно ноги гигантов, возвышались над крепостной стеной и воротами, за ними виднелся последний этаж донжона. Чем ближе приближался шевалье, тем донжон, где жила Катрин де Фрей, рос на глазах и над зубцами барбаканов стали видны стражники, смотрящие вдаль. Сердце Бертрана забилось сильнее, но ходу коню он не прибавил.

Наконец, уже четко видно было знамя с родовым гербом де Фреев – на красном поле шесть золотых львиных голов в щахматном порядке. Барон очень гордился своим гербом. Шесть львиных голов – память о шести сарацинах, бешено сражавшихся на стенах Иерусалима в 1099 году против Гийома де Фрея, отправившегося в Первый крестовый поход вместе с графом Готфридом Бульонским. Всех шестерых, по сохранившемуся в семье преданию, дюжий Гийом де Фрей зарубил поочередно. Потом, уже спустившись со стен в город, он убил еще много сарацин, но эти были первыми и яростно сопротивлявшимся. Тибо де Фрей говорил, что его предок Гильом, когда поход завершился и большинство рыцарей покинули короля Иерусалимского Готфрида Бульонского, долго оставался при короле, хоть и не давал ему присягу. И даже тоскуя по родным местам и семье, он оставался верен долгу. Лишь когда из Европы прибыло подкрепление королю, тогда он посчитал возможным вернуться домой.

Да, такой герб можно нести с гордостью! Так думал Бертран д'Атталь, с грустью вспоминая, что в его роду, по всей видимости, не было ничего примечательного, раз никто ничего не рассказывал.