Менестрели пели о верных рыцарях древнего короля Артура, о храбрых сподвижниках Карла Великого – Роланде Неистовом, Ожье Арденнском, Астольфе. Эти паладины в песнях были не столько богаты и знатны, сколько верны своему государю и выбранной даме сердца. Менестрели рассказывали, как в Париже, Орлеане, Тулузе и других крупных городах рыцари посвящают свою жизнь служению какой-либо девушке, любя ее на расстоянии, и готовы отдать жизнь за один ее благосклонный взгляд или улыбку, бьются за ее имя на дуэлях и турнирах. Так ли это на самом деле, Бертран не знал, но верил в красивые песни и сказания. В его скромной деревенской жизни сложно было представить нечто подобное. Но ведь там, за горизонтом, шумят города и люди живут иначе, и, возможно, девушки в этих городах очень красивы, но все равно никогда не сравнятся с Катрин.

Бертран знал, что уже готов стать таким паладином для Катрин, но ему все равно хотелось большего – назвать ее своей женой, взять на руки их детей. Как же поступить? Одно радовало – он не слышал о том, что его возлюбленную барон-отец готов сейчас же выдать замуж, или уже подыскивает ей будущего мужа. Мысль о том, что о таких подробностях он никак не мог узнать, в голову ему не пришла.

За ужином, который Бертран всегда проводил в компании Жана ле Блана и его жены Мадлен, он сказал, что в ближайшие дни намерен поехать к барону де Фрею, который вроде бы уже должен вернуться из Тулузы, и просить его взять к себе в оруженосцы.

Жан ле Блан подтвердил, что родовой меч Атталя будет к тому времени полностью вычищен и готов, но с глубоким вздохом произнес:

– Понимаю тебя, Бертран, ты уже взрослый, вот и Мадлен тебе все время говорит. Да только боюсь я, как бы барон подати не запросил за прошлые годы! Уж столько лет не платим! Он не требует, а вот сейчас возьмет вдруг и потребует, да сразу все? Что делать? После того как крестоносцы все здесь разорили, у твоего деда часть земель отобрали. Если бы потом не добрая воля барона де Фрея, мы умерли бы с голоду. Вроде и дорога близко – можно торговать вином, зерном, оливками, хлебом. А земли мало, считай, только для себя.

– Но ведь не просил же барон подати, с чего ему сейчас это делать? – удивился Бертран. – Я приеду к нему в оруженосцы проситься, а он мне про подати! Я уже и много раз бывал в Монтефлере и на мессе, и у священника грамоте учился – барон ничего мне не говорил про деньги, что я ему должен.

– Мал ты еще, Бертран! Не годами, конечно, а умом. Ты уж прости меня за эти слова.

– Объяснись, пожалуйста.

– Для меня не секрет, что влюбился ты в Катрин, дочку барона. Предположу, что и в Монтефлере, судя по твоему виду, все уж догадались про чувства эти. А было ли когда такое, чтобы барон отдавал дочь за бедного вассала? Вот! Как бы отец не рассердился и, чтобы унизить тебя в глазах Катрин, не потребовал подати!

– Барон Тибо де Фрей – хороший человек! – утвердительно сказал Бертран.

– Хороший-то хороший, да как дело до своего дитя дойдет, все поменяться может. Да и еще одно тревожит меня, мальчик мой…

– Что, Жан?

– Подати действительно могут понадобиться барону… Был я четыре дня назад в Родезе на торговой площади. Там только и разговоров про крестовый поход. Рыцари приехали, закупают провизию для себя, оружие, фураж для лошадей. Видел и проповедников вроде того, что у нас остановился сегодня. Ох, и не понравился мне этот отец Лотер! Предположу, что завтра он как раз в Монтефлер пойдет! Да и вообще слухи о новой войне с сарацинами уж несколько лет ходят, король на войну давно уж церковную десятину собирает, а теперь вот и точно – начинается!