– Ты! – существо раскрыло пасть и из неё вырвался голос, больше похожий на звериный рык, – Ты, Зверобой! Оставь его, он мой!

– Ты убил Пинепу! – крикнул Михаил, и достал свой тесак, – А я убью тебя!

– Добыча, он – моя добыча! Ты украл у меня маленького человека, ты виноват, Зверобой! Ты отдашь мне этого! Он – мой!

Рык становился злее, яростнее, сидевший на земле Никитка, прижимавший к себе висевшую плетью руку, кое-как поднялся и встал рядом с Михаилом. Зверь оскалился, встал на четвереньки и ринулся вперед, широкими прыжками перемахивая с кочки на кочку.

Михаил поднял тесак, но губы его вдруг сами собой начали шевелиться, он говорил слова, которых никогда в своей жизни не слышал и не знал. И вот теперь они слетали с его губ легко и просто, голос креп и становился всё громче.

Каян остановился, тело его пошло судорогой, руки стало крючить и он, взвыв от боли, рухнул в болотную воду. Михаил уже кричал, он понял, что в этом их спасение и понятия не имел, что это за заклинание такое, но оно помогало!

Сунув тесак в ножны, Михаил подхватил Никитку, перекинул его руку через плечо, и они побежали, если можно было назвать бегом это странное движение, когда их мотало из стороны в сторону, один из бегущих орал изо всех сил странные, гулкими хлопка́ми загорающиеся в воздухе слова, а второй рычал от боли, сжав зубы.

Как-то умудрившись обернуться на бегу, Михаил увидел, что Каян выбрался из воды на кочку и скалясь смотрел им вслед, жуткий вой раздался над топью…

Поняв, что погони нет, Михаил кое-как дотянул до опушки и остановился, Никитка рухнул рядом без сил, одна штанина пропиталась кровью, но они были живы… Живы!

– К… к… кто эт-т-то… б… был, – Никитка не спрашивал, словно сам с собой разговаривал, озираясь по сторонам.

Михаил тяжело дышал, нога снова начала ныть, он тоже огляделся и увидел, что уже начинает темнеть, от леса наползает тень и болотная сырость, а к ним через ложок спешит старый пастух с перекошенным от страха лицом.

– Ох, робятки! Этакого страху я в жизни не знал! – глядя на мокрых и грязных Михаила и Никиту, проговорил Васильев, – Это… кто же вас так? А выл кто? Это же… не … волки?! Не похоже на волка-то…. Ох ты, Боже мой, Господь Милосердный! Никитка, чего у тебя нога-то?

– Да ладно что вообще жив остался, – криво усмехнулся Никита, сидя на мокрой от вечерней росы траве.

Кое-как поднявшись, Михаил снова взялся за Никитку, и они поковыляли в деревню. За ними, крестясь и в голос читая «Отче наш», шёл старый пастух, погонять стадо ему не пришлось – животные сами спешили домой, испуганно озираясь на сгущающуюся позади лесную темень.

Глава 16.

Домой Михаил вернулся, когда уже порядком стемнело. Пока они ковыляли к дому Прудниковых, старый пастух свернул в проулок, чтобы позвать Галину Таранову, она всю жизнь проработала в местном медпункте медсестрой, пока тот не закрылся. Вот теперь Николай Игнатьевич хотел позвать её помочь Никитке.

– Дед, постой, – остановил его Никитка, – Это самое… давайте все трое договоримся, что говорить! Не скажешь же, что монстр, как в кино, на нас напал! Так меня вместо МорФлота в другое место определят.

– Верно говоришь, – согласно кивнул пастух, – Скажут, из ума выжили все, обсмеют и всё одно не поверят. Миш, чего скажешь?

– А нога у тебя, что скажешь? – Михаил указал на окровавленную Никиткину штанину, – Медсестра сейчас придёт, надо обработать. И… от столбняка и всякого там… бешенства надо меры принять.

– Ну, скажу у болота коровёнку искал чью-то и в старый капкан попал, – подумав, сказал Никитка, – Когда дед жив был, мы с ним такие возле Седого Урочища нашли, несколько штук. Потом ездили снимать на телеге, вроде до сих пор валяются где-то в сарае у нас, поломанные.