Оказавшись наверху, Михаил снова прислушался, но вокруг было тихо. Он огляделся, пытаясь не думать, а прислушаться к себе, и среди тяжёлых ветвей раскидистых вековых елей ему показалась тропка, едва приметная, заросшая травой и мхом.

Не раздумывая, Михаил пошёл туда, придерживая горькую свою ношу на плече. Чем сильнее удалялся он от оврага, тем легче ему становилось дышать, и тем быстрее он шагал. Примерно через полчаса перед ним раскинулась небольшая поляна среди высоких елей, дальше блестело озеро, и Михаил быстро сориентировался – он сейчас находится на противоположном от дедовой пасеки берегу озера.

Посреди поляны стоял домишко, приземистый и чем-то похожий на киношные декорации. Каменная труба поднималась над покрытой соломой крышей, двор был огорожен плетнём, на котором висела пара стеклянных банок.

Когда он подошёл ближе, увидел, что во дворе стоит телега, запряжённая двумя невысокими мохноногими лошадками. У плетня стояла низкорослая женщина с грубоватыми чертами лица, она всматривалась в Михаила, прислонив ко лбу ладонь козырьком. Увидев его ношу, она прижала руки ко рту. За ней, из-за крепкой дубовой двери, выглядывала пара ребячьих лиц, но только Михаил подошёл ближе, они тут же исчезли в доме.

Михаил молча вошёл во двор и не глядя на женщину положил свою ношу на скамью возле дома. Он не знал, что ему нужно сказать, что от него ждут. Осмотрев двор, Михаил понял – обитатели поспешно грузятся и собираются уезжать.

– Помочь? – спросил он, глянув на стоявшую рядом с телом женщину, – Я его в овраге нашёл, он уже мёртв был…

– Я знаю. Я ходила к оврагу и видела его, – ответила женщина, голос его был низким, чуть с хрипотцой, – Побоялась лезть, потому что если Каян настигнет и меня… то потом он доберётся до детей, и защитить их будет некому. Нам надо уезжать… скоро придут мои братья, помогут. Спасибо тебе, Зверобой.

Михаил хотел было сказать, что он не Зверобой, но… кто же он тогда? И промолчал. От кромки леса отделились три невысокие фигуры, и проходя во двор все трое кивнули Михаилу. Один из них имел шрам на щеке, явно оставленный чьими-то когтями, и Михаил подумал, а не та ли тварь, что обитает в овраге, оставила это.

– Его звали Пинепа, а я – Семания, – говорила женщина, утирая слёзы, – Он… тот, кто убил Пинепу, раньше унёс нашего сыночка, и Пинепа не смог его спасти. Потом стал охотиться, но тварь хитрее… Он и тебя пошёл предупредить, хотя… у нас это не принято, но он знал, что ты ещё не готов и можешь погибнуть. И вот… не справился сам.

– Кто это, там, в овраге? Вы знаете, как сладить с ним? Можете мне помочь хотя бы советом?

– С ним не сладишь, – ответил тот, что со шрамом, – Мы уедем дальше, а здесь никто не должен селиться. А ты, Зверобой, должен сперва силы взять, тогда… может и узнаешь, как извести Каяна!

– Каян? Кто это? Да скажите вы хоть что-нибудь, я же не могу про это в библиотеке прочитать! – Михаил начал сердиться, – Хотя бы расскажите, что знаете! Это… зверь?

– Зверь. У него повадки шакала и человека! Хитрый, сильный! – человек со шрамом отвёл Михаила в сторону, пока двое других стали выносить из домика узлы с вещами, – Без подготовки нельзя ходить, и тем более одному. Если поймёшь, что готов – позови меня, – тут он вложил в руку Михаила круглую деревянную бляшку с каким-то рисунком, – Оставь это на камнях у озера, я буду знать и приду.

– Он живёт в норе, Каян этот? А на пасеку он не заявится?

– Никто не знает, где он живёт. Он старше, чем всё здесь, с начала мира живёт род Каяна. Он ходит тут, в овраге его не видно, и я… попался ему в лапы у болот, далеко отсюда. Значит, у него ходы на много вёрст тянутся. Один не ходи, сгинешь. Ты – последний Зверобой в этих краях, и без тебя хаос придёт, не страшась ничего. А на пасеку… нет, он не сунется, там норы нет, и старые идолы ещё стоят на страже.