Через овраг были уложены брёвна, место здесь было узкое, сам овраг неглубокий, но всё же сооружение выглядело не очень надёжно.

– Так себе переправа, – Михаил остановил мотоцикл и осматривал настил, – Что, дед, думаешь, выдержит? Давай, вылезай, я один попробую.

– Да чего, выдержит, я думаю, – сказал Семёныч, выбираясь из люльки, – Давай хоть перекурим сперва что ли.

Михаила вдруг одолело любопытство, он вспомнил того бородатого карлика, что ему велел на овраг пока не ходить. А сколько это – пока, и почему вообще не ходить? Решив, что сперва переедут настил, а уж после он пойдёт глянуть, чего тут, Михаил отправил деда на ту сторону, а сам осторожно перекатил мотоцикл по брёвнам. Настил оказался вполне крепким, Михаил решил, что потом приедет с инструментом и чуть подправит его, а пока…

– Ты покури, Семёныч, я сейчас, – сказал Михаил и пошёл вдоль оврага по едва приметной тропе.

Ничего особенного в овраге он не заметил, сухие ветки, кое где, в низинках стояла вода. Михаил пожал плечами, ничего тут нет, и чего тому карлику понадобилось, непонятно. Надо будет у Аделаиды спросить, решил Михаил и повернул обратно. Он уже спрашивал её про этого карлика, но та сказала – после, не всё сразу. А потом он и сам позабыл про это, в связи с известными событиями.

– Ну что, готов? – дед встретил его, уже сидя в люльке, – Поехали уж, время идёт.

Пасека притаилась за небольшим подлеском, на большой поляне виднелось с двадцать ульев примерно, дальше высокой островерхой стеной стоял лес, а за маленькой липовой рощицей блестело на солнце озеро. После пыльной дороги Михаил вдохнул кристально-чистый воздух и оглядел дедово хозяйство.

«Шалашик» – это Семёныч поскромничал. Небольшая избушка была ладно срублена, в оконце играло солнце, а покатая крыша с небольшим чердачком немного замшела. К избушке был пристроен сарайчик и навес, под ним аккуратными рядочками сложены поленья.

– Да у тебя тут дача, дед, а не шалашик, – усмехнулся Михаил, – Прямо берлога! И как тебя Клавдия Петровна сюда пускает без присмотра.

– Да не пускает, – вздохнул дед и махнул рукой, – Я сегодня сказал, что с тобой поеду, вот она и не стала ругаться-то. Да Клава ведь так, для порядку на меня шумит. Сама понимает – пасеку не оставишь, осенью вот мёд продам – дочке с внуками поможем. Они с зятем крутятся как могут, а всё одно не хватает на жисть.

Полдня провозились на пасеке, дед говорил, что делать, показывал Михаилу премудрости и хитрости всякие, потом они сели обедать. Семёныч нарезал соты, они истекали душистым мёдом, благоухая ароматом на всю избу.

– Ну, отдыхай, Мишаня, всё переделали на сегодня, – сказал Семёныч, сел на скамейку под окном и взялся резать ложку из липовой заготовки.

– Пойду вон туда, в березняк, – Михаил показал рукой на подлесок, – На зиму у меня веников ни одного не припасено, ну хоть вот таких, августовских нарежу. Всё лучше, чем никаких не будет.

– А вон, бери верёвку-то, вяжи большой тюк, как нарежешь, а веники тут станем вязать. На чердаке повесим, после готовые и заберёшь. Вон у меня, гляди, медовухи есть малёха, нам на вечер для здоровьица и от нервов.

Михаил не стал заводить мотоцикл, не хотелось портить это умиротворение и наполненную лесными звуками благодать рычанием мотора. Перекинув на плечо веревку и приладив на ремень большой тесак в ножнах и секатор, Михаил отправился в молодой березняк. Под кронами соснового бора было прохладно, а по краю узкого ответвления от оврага толпились молодые берёзки, как раз на веники-то!

Михаил неспешно шагал по краю овражка, кое-где останавливался и резал берёзовые ветки, оставляя ворох на месте – пойдёт обратно и всё по пути соберёт. Он собрался было уже поворачивать назад, как вдруг…