Машины с мигалками приехали под утро, Михаил дал все пояснения, какие мог, и отправился домой, когда тёплый августовский день только разгорался. Устало топая по тропинке к своему дому, Михаил увидел раскидистый дуб, блестевший умытой ночным ливнем листвой, и колодец напротив своего дома. Почему-то подумалось – надо на воротень ведро приладить, сколько можно своё постоянно приносить и цеплять.

Ворогуши гудели, как улей растревоженных пчёл. Немудрено, ведь такого, по словам Семёныча, в «энтих захолустьях отродяся не бывало».

– Дак вот ведь чего, Мишаня, бабка-то моя у чипка слыхала! – говорил Семёныч, сидя на стареньком своём велосипеде с облезлой рамой, и облокотясь на Мишин забор, – Из речки-то, где омут, девчонку достали водолазы, сперва на берегу золотую цепку нашли, видать ейную, потом в воде и стали искать, водолазов вызвали. Красивая, нарядная, молодая…. Эх, жалко! Ведь каким извергом надо быть, чтоб девчонке железку к ногам привязать и в омут! А чуть поодаль, где старая конюшня колхозная стояла, там яма на яме осталась, когда кирпич-то порастащили по дворам. Ну вот, там мужика нашли, убитого. Всего его поломало, видать, машиной переехали его что ли. Так в яму кинули, наскоро землёй закидали, собака милицейская его нашла. Вишь чего делается, Мишань?!

– Да, дед, жизнь…, – затягиваясь cигaретой, протянул Михаил.

Рассказывать деду, что это он и вызвал «собаку с милицией», Михаил не хотел, чтобы Семёныча не волновать, да и самому избежать расспросов. И так теперь придётся в отделение мотаться, да не раз.

– Я на пасеку поехал, – сообщил Семёныч, – Погляжу, чего да как. Шалашик там у меня, ночевать останусь. Хошь со мной, а, Мишань? Одному –то мне скучно там, а я тебе медка накачаю, и в сотах нарежу, поешь. Для здоровья помогает хорошо.

– А что, дедусь, далеко ты пасеку-то поставил? – Михаил подумал, что съездить бы и можно, дел срочных нет, пока ещё дрова привезут.

– Да не! – махнул дед морщинистой рукой, – По-за овраг, потом вдоль речки пара кило́метров всего и проехать.

– Давай, ставь своего коня ко мне в сарай, – сказал Михаил деду, – На мотоцикле поедем.

– Вот, это дело! – обрадовался Семёныч и поспешно потащил свой велосипед в сарай.

Михаил вернулся в дом, достал с полки в сенях свой рюкзак и стал собирать то немного, что хотел взять с собой. А чего не поехать и не помочь деду, думал он, старый он ведь уж, ему тоже тяжко. Да и кто же лучше Семёныча, прожившего тут всю свою жизнь, знает местность? Вот и Михаилу нелишне будет осмотреться, ведь с его детства, которое он провёл тут с бабушкой, прошло столько лет…

Постоял возле стола, подумал. И поставил на недавно купленную скатерть вазочку с мармеладом. Пусть будет.

Заперли дом и сарай, Михаил ещё раз проверил старую буржуйку во дворе и печку в бане, чтоб в отъезде не беспокоиться, а потом вывели «ИЖ» со двора. Довольный Семёныч нахлобучил на голову старый шлем, Михаил надел недавно купленный, и вскоре за ними только пыль завилась по грунтовке, ведущей к лесу.

Михаил мотоцикл не гнал, лесная дорога уже порядком заросла, было видно, что ездят по ней всё реже. Скоро показался просвет среди высоких крон – это был тот самый овраг. Он шёл от берега реки и тянулся сначала у опушки, а после низиной уходил вглубь леса, и был, по всей видимости, старым руслом или ответвлением реки. Михаил не знал, где он заканчивается, сколько они в детстве с деревенскими друзьями ни пытались дойти до конца оврага, никогда не получалось. Там, дальше в лесу, овраг делался непроходимым – бурелом завалил его и обойти было невозможно, даже по верху – там тянулись груды поваленных деревьев, а по другую сторону подходило своим краем топкое болото.