Она заставила себя встать, натянула свитер дрожащими руками и посмотрела в зеркало. Её лицо было бледным, почти мертвенным, с тёмными тенями под глазами, а карие глаза блестели от страха и усталости. "Второй день, – подумала она, сжимая кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. – Я должна держаться". Но внутри неё бушевала буря: часть её кричала бросить всё, бежать к платформе, сесть на первый поезд и забыть этот город, как страшный сон. "Я не обязана здесь оставаться, – шептал голос в голове. – Это не моя война. Я могу уехать прямо сейчас". Но другая часть, упрямая и злая, цеплялась за мысль: "Если я убегу, я никогда не узнаю, что здесь творится. А вдруг это не просто город? Вдруг оно последует за мной?" Эти мысли раздирали её, как когти, и она не знала, чему верить.

Мия спустилась вниз, избегая взглядов Маргарет и её семьи. Их лица, застывшие в искусственных улыбках, казались вырезанными из воска, а их движения – слишком плавными, слишком точными – заставляли её кожу покрываться мурашками. Она пробормотала "доброе утро" и выбежала на улицу, чувствуя, как дом провожает её тяжёлым, неживым взглядом, словно стены дышали за её спиной.

В больнице утро началось с привычной рутины: осмотр пациентов, записи в карточках, сухие указания доктора Грейсона. Но Мия не могла сосредоточиться – её взгляд цеплялся за движения персонала и больных, слишком синхронные, слишком неестественные. Её руки дрожали, пока она держала папку, и она шептала себе: "Это нервы. Просто нервы". Но всё изменилось, когда она вошла в палату номер шесть.

Там сидел мужчина, которого она не видела вчера. Лет сорока, с впалыми щеками и растрёпанной бородой, он выглядел живым – его движения были резкими, дёргаными, как будто он боролся с невидимыми путами. Когда Мия подошла, он поднял голову, и его глаза, полные ужаса и отчаяния, вонзились в неё, как крючья. Она замерла, её сердце заколотилось так сильно, что она ощущала его удары в горле.

– Вы новенькая, да? – прохрипел он, и его голос был грубым, но настоящим, не похожим на пустые интонации других.

– Да, – ответила Мия, её голос дрогнул. – Я Мия Филлипс, прохожу практику. Как вас зовут?

– Джон, – сказал он, наклоняясь ближе, и его руки задрожали, цепляясь за края кровати. – Слушай меня. Ты должна помочь мне. Они знают, что я сопротивляюсь.

– Кто? – Мия сглотнула, чувствуя, как холодный пот стекает по её спине.

– Тот, кто дёргает за нити, – прошептал Джон, и его взгляд метнулся к потолку, где тени сгущались в углах. – Ты видела их, да? Эти проклятые нити. Они везде.

Мия отступила, её горло сжалось от воспоминаний: женщина в больнице, тонкие паутинки, тянущиеся вверх, её собственные попытки убедить себя, что это иллюзия.

– Я… я не знаю, что видела, – выдавила она, но голос был слабым, почти умоляющим.

Джон схватил её за руку, его пальцы были ледяными, дрожащими, и вцепились в неё с отчаянной силой.

– Не ври себе, девочка. Ты видела. Они хотят тебя тоже. Помоги мне выбраться, пока он не заметил!

– Кто "он"? – спросила Мия, её сердце билось так громко, что она едва слышала его ответ.

Но прежде, чем Джон успел заговорить, его тело напряглось. Его глаза расширились, рот приоткрылся в беззвучном крике, и он задрожал, как будто кто-то рванул невидимые рычаги. Мия отшатнулась, глядя, как его движения становятся плавными, механическими, а лицо застывает в жуткой, искусственной улыбке. Она посмотрела вверх – и на миг увидела их: тонкие, мерцающие нити, спускающиеся с потолка, впивающиеся в его руки, шею, голову. Они дрожали, как живые, и тянули его, как марионетку. Свет мигнул, и видение исчезло, но её разум кричал от ужаса. Джон моргнул и сказал ровным, пустым голосом: