Мия Филлипс открыла глаза в предрассветной мгле, но утро в Холлоу Крик не принесло света – только тяжёлый, серый полумрак, который сочился сквозь занавески, как ядовитый дым. Она отметила про себя, что еще ни разу не видела, чтобы здесь светило солнце. Её тело вновь ныло, словно она всю ночь сражалась с невидимым врагом, а разум был опутан обрывками кошмаров. "Я больше не выдержу, – думала она, её голос в голове дрожал, слабый и ломкий, как стекло перед ударом. – Это место высасывает из меня жизнь". Её пальцы вцепились в одеяло, дрожа от холода и страха, который въелся в кости, как сырость в стены этого проклятого дома. Перед глазами вспыхнула кукла из шкафа – её собственное лицо, вырезанное из дерева, нити, исчезающие в тенях, шёпот, звавший её по имени. Она сжала кулаки, ногти впились в ладони, оставляя красные полумесяцы, но боль не прогнала ужаса.

"Бежать, – шептал голос внутри, отчаянный и громкий. – Собрать вещи, добраться до платформы, уехать, пока я ещё могу". Мысль о бегстве была сладкой, как глоток воды в пустыне, и Мия почти видела себя в поезде, глядящей в окно, где Холлоу Крик растворяется в прошлом. Но другая часть её, упрямая и злая, цеплялась за воспоминание о Джоне – его живых глазах, его словах: "Они хотят тебя тоже". "Если я убегу, я никогда не узнаю, что здесь происходит, – думала она, её дыхание участилось. – А что, если это не закончится? Что, если оно найдёт меня там, дома, в моих снах?" Её разум разрывался, как ткань, которую тянут в разные стороны, и она не знала, где правда – в страхе или в решимости. Она встала, её ноги дрожали, но она заставила себя двигаться, натягивая свитер холодными, непослушными руками. "Я врач, – повторяла она, как мантру, глядя в зеркало на своё бледное, измождённое лицо с тёмными кругами под глазами. – Я не сдамся". Но отражение смотрело на неё с сомнением, и она отвернулась, чувствуя, как слёзы жгут веки.

Утро в доме Маргарет прошло в гнетущем молчании. Мия спустилась вниз, стараясь не смотреть на семью – их пустые улыбки, их синхронные движения резали её, как осколки стекла. Маргарет помешивала что-то на плите, Томас и Джейкоб сидели за столом, их головы повернулись к ней одновременно, как у кукол на шарнирах. Она пробормотала "доброе утро" и выбежала на улицу, чувствуя, как их взгляды жгут ей спину, а дом провожает её тяжёлым, неживым дыханием. Улицы Холлоу Крик были пусты, как всегда – ни звука, ни движения, только ветер гнал пыль по асфальту, и голые деревья тянули ветви к небу, как скрюченные пальцы. "Где все? – думала она, её шаги эхом отдавались в тишине. – Это не город, это склеп". Она ускорила шаг, почти побежала к больнице, сжимая рюкзак, словно он мог спасти её от теней, которые, казалось, шевелились в углах её зрения.

Доктор Грейсон ждал её в коридоре, его фигура была неподвижной, как статуя, а движения – резкими, механическими, как у заводного механизма.

– Сегодня ты работаешь в архиве, – сказал он, его голос был ровным, как метроном, без тени тепла. – Разбери старые записи.

Мия кивнула, её горло сжалось, не давая выдавить даже фальшивую улыбку. Архив звучал как передышка от пациентов с их синхронными движениями и пустыми глазами, но что-то в тоне Грейсона – слишком холодное, слишком нечеловеческое – заставило её сердце забиться быстрее. Он повёл её вниз по узкой лестнице в подвал, где ступени скрипели под ногами, как кости, а воздух был сырым, пропитанным запахом плесени и земли. Архив оказался тесной комнатой с голыми бетонными стенами, заваленной коробками и папками, покрытыми толстым слоем пыли. Лампа над головой мигала, бросая дрожащие тени, и когда Грейсон закрыл дверь, глухой стук отозвался в её груди, как удар по крышке гроба. Она осталась одна, и тишина обрушилась на неё, тяжёлая и липкая, сжимая горло.