На третий день его новой службы
она вновь позвала его к себе.
На этот раз утро было ярче,
а на карте – новые метки.
– Эртоштук, – сказала она, не оборачиваясь, глядя в окно.
– В глубинах, за Чёрной Глыбой, что-то снова пробудилось.
Мертвецы. Но это уже не просто охрана…
Там спрятаны свитки. Слова древней силы.
Не ради золота. Ради защиты.
Она повернулась. В глазах – спокойная тревога.
– Ты готов снова спуститься?
Он не ответил сразу.
Но в груди у него уже звучал ответ.
Чёткий. Тёплый. Простой.
– Да.
В глубину, где даже тени боятся света
Глаза Эртоштука вспыхнули.
Не от страха.
От узнавания.
Он знал эти земли.
Знал запах холодного камня,
тишину, которая дышит,
и трещины в стенах,
в которых прячется память.
Он родился в царстве, где не поют птицы.
Он вырос среди мёртвых.
И умел двигаться так,
чтобы даже тени не заметили.
– Я готов, – кивнул он.
– Мне понадобятся спутники.
Те, что не предадут ни в тьме, ни в огне.
Он сделал шаг вперёд и продолжил:
– Белый Великан. Он поднимает скалу, как ребёнок поднимает игрушку.
Но в душе – тишина и травы. Он не любит шум. Он лечит.
– Синий Великан. Он ступает, как снег в марте – тихо, мягко.
Но если заговорит… его голос разбудит камень. И совесть.
Он поёт, когда страшно, и страх уходит.
Золушка слушала молча.
Её пальцы касались карты,
но взгляд был на Эртоштуке.
– Одобрено, – сказала она, и в улыбке дрогнуло что-то человеческое.
– Только… пообещай. Вернись.
Он чуть заметно кивнул.
Не громко, чтобы не выдать.
Потому что истинная причина его желания вернуться
жила глубже приказа.
Глубже долга.
Он хотел вернуться —
ради неё.
Снаряжение собрали быстро.
Молча, слаженно.
Травы, верёвки, сухие ягоды, ножи, амулеты.
Синий Великан прицепил к поясу свой ледяной рог,
а Белый положил в сумку платок, вышитый его младшей сестрой.
В последний момент к ним присоединилась ещё одна —
девочка из артиллерийской роты.
Риа. Тонкая, как берёзка,
но метко стреляющая из пращи,
словно камень знает, куда лететь.
– Если мертвецы – это память,
значит, я умею сражаться с воспоминаниями, – сказала она.
И никто не возразил.
Подземелье встретило их не рычанием,
а дыханием.
Медленным.
Глубоким.
Там было холодно.
И эхо.
Капли падали с потолка —
каждая будто отсчитывала время до чего-то важного.
Стену покрывал мох, светящийся зелёным.
Он пульсировал, как живая кожа.
Воздух был густым,
как будто сам мир здесь замедлял шаг.
Эртоштук провёл рукой по камню.
– Здесь, – прошептал он, – я когда-то ел хлеб из золы.
Здесь я впервые победил великана.
Но сейчас…
всё иначе.
Он смотрел не на стены.
Он смотрел внутрь.
Свет от факела дрожал.
Позади Синий Великан тихо напевал песню на старом языке.
Белый шёл молча,
а Риа – с пращой наготове.
Впереди была тьма.
Но в ней – не пустота.
В ней было их прошлое.
И их будущее.
Поворот в бездне
На третьем повороте туннель сужался. Камень под ногами был скользким, как лёд. Воздух густел. Свет факелов дрожал, будто сам боялся идти дальше.
И вдруг – тишина разорвалась шорохом.
Из темноты вышли мертвецы.
Их глаза светились не жизнью – пустотой.
Не было в них ни боли, ни страха. Только безмолвное «вперёд», будто чья-то злая воля гнала их в атаку.
Эртоштук сделал шаг вперёд.
Он держал в руке клинок, старый, покрытый боевыми шрамами – тот самый, что когда-то спас ему жизнь.
Сейчас меч был тяжёл, но в его тяжести – сила всех тех, кого он когда-либо защищал.
Он закричал – не от ярости, а от верности.
Крик, как зов сердца:
– За живых! За свет!
И бросился в бой.
Белый Великан не медлил – с гулким рыком он вырывал из стен каменные глыбы и швырял их в наступающих.
Каждый удар – как землетрясение.
А Синий Великан…
Он запел.
Не слова – сила.