Ровно в три часа погасли огни на мосту Золотые Ворота и в примыкающей к нему части Сан-Франциско. Водитель в серой куртке включил машину, и электромобиль почти бесшумно двинулся в сторону южной башни.


Дежурный полицейский взял трубку в переговорном автобусе. Это звонил Брэнсон, и он был отнюдь не в радостном настроении.

– Хендрикс?

– Начальника полиции сейчас нет, – ответил дежурный.

– Так найдите его!

– Не могли бы вы сообщить мне, в чем дело…

– На мосту снова погас свет. Немедленно найдите Хендрикса!

Полицейский положил трубку рядом с аппаратом и прошел в конец автобуса. Хендрикс сидел у открытой двери. В одной руке у него была переносная рация, в другой – чашка кофе. Рация затрещала, и послышался голос:

– Это Кармоди, шеф. Мы внутри башни, а Хопкинс со своей машиной уже на полпути обратно.

– Спасибо. – Хендрикс выключил рацию. – Что, Брэнсон звонит? Забеспокоился?

Он не спеша допил кофе, подошел к телефону, взял трубку и зевнул.

– Я спал. Можете ничего мне не говорить. Снова погас свет. Всю ночь что-то гаснет то в одном, то в другом конце города. Не кладите трубку.


Брэнсон ждал в президентском автобусе. По проходу к нему бежал Крайслер. Президент сонно посмотрел на молодого человека. Нефтяные магнаты мирно храпели. Брэнсон, все еще с трубкой в руке, обернулся на шум, и Крайслер тут же выпалил:

– Южный прожектор вышел из строя!

– Это невозможно! – На лице Брэнсона глубже обозначились морщины. – Что случилось?

– Не знаю. Прожектор погас. С генератором вроде бы все в порядке.

– Тогда беги к прожектору, освещающему северную башню, и поверни его в другую сторону. Нет, постой!

В трубке послышался голос Хендрикса.

– Вы сказали, через минуту? – Брэнсон обернулся к Крайслеру. – Ничего не нужно. Сейчас снова дадут свет. – Он снова заговорил в трубку. – Не забудьте, я хочу, чтобы Квори позвонил мне ровно в семь.

Брэнсон положил трубку и пошел по проходу. Его остановил президент:

– Когда же кончится этот кошмар?

– Все зависит от вашего правительства.

– Я не сомневаюсь, что правительство выполнит ваши требования. Вы заинтриговали меня, Брэнсон, заинтриговали всех нас. Чем вам так досадило общество?

– Что мне общество? – улыбнулся своей ничего не значащей улыбкой Брэнсон.

– В таком случае что вы имеете против меня лично? Зачем понадобилось меня публично унижать? Со всеми другими людьми вы неизменно любезны. Разве недостаточно того, что вы взяли меня в заложники и получите выкуп?

Брэнсон не ответил.

– Может быть, вам не нравится моя политика?

– Политика меня не интересует.

– Я сегодня разговаривал с Хендриксом. Он рассказал мне, что ваш отец – очень богатый человек, банкир с Восточного побережья. Мультимиллионер. Вы завидуете человеку, сумевшему подняться на вершину. Вы не в силах дождаться, пока унаследуете отцовский банк и его миллионы, поэтому выбрали другой, единственно доступный вам путь – преступный. Но на этом пути вы немногого добились. Никто, кроме нескольких полицейских, не знал о вашем существовании. Вы неудачник, вы испытываете неудовлетворение. Поэтому и решили отыграться на самых известных людях Америки.

– Вы, господин президент, никудышный диагност и такой же психолог. Да, да, я снова оскорбляю вас, правда, теперь уже один на один. Но довольно болтовни. Подумайте о том, что ваши решения влияют на жизнь двухсот миллионов американцев.

– Что вы имеете в виду?

– Хочу сказать, что вы серьезно заблуждаетесь. Брэнсон-старший, этот образец добропорядочности и процветания, на самом деле закоренелый мерзавец. Он был и остался матерым мошенником. Говорите, он известный инвестор? И много от этого получили его вкладчики? Большинство из них – люди со скромными средствами. Я, по крайней мере, граблю богатых. Я все узнал, когда работал у него в банке. Да мне и доллара не нужно от этого негодяя! Я даже не доставил ему удовольствия лишить меня наследства. Просто сказал все, что думаю о нем, и ушел. А известность – зачем она мне?