Пришел я одним вечером на вернисаж знакомого французского скульптора. Бойкий пацан из глубинки Нормандии, хитрый головастик, брюки клеш, задурит пафосной болтовней любого салонного интеллектуала. Хотя работы скорее слабые, скульптуры животных в человеческий рост, стряпанье из папье-маше, по его словам, трехмерные картины – последнее направление мирового искусства. Народу собралось мало, пять-шесть человек, все вечные завсегдатаи халявы, как их называют здесь – pick assets. На длинном столе по пластиковым тарелочкам бутербродики, вино, свежие цветочки, и среди прочего она в длинном платье и золотом колье. Я подошел и в свойственной мне, нахалу, манере начал делать ей комплименты. Английский выучил еще в молодости среди канадской шантрапы города Торонто. Реакция той была однозначной – девушка медленно отвернулась, прислонив бокал толстыми губами к стенке, мне стало неудобно за провал, и, поправив поля соломенной шляпы, я переключился на угощения галереи.

В то же самое время я проживал на птичьих правах у художника Валентина Воробьева, известного среди художников выпивохи и скандалиста на бульваре Распай. Мастерская с покатистым потолком из трех малюсеньких шамбер де бон (комнаток). Мы были совершенно разные по характеру. Бывало, ссорились, и он, пользуясь правами хозяина, угрожал выкинуть меня с картинами на улицу, но, наверное, боялся, что подожгу его хату, и ворчал терпеливо. Этим же летом я остался в пустом Париже. Валентин уехал на юг Франции, приказав сторожить его картины. Адская погода, каждый день палило жарой солнце, под крышей мансарды ателье было душно, в открытые окна шел потоком горячий воздух. Иногда я отрывался от творческой работы, залезал на дно ванны и обливался прохладной водой, потом, полуголый, брался за карандаш и продолжал рисовать. Лишь однажды, проходя по Rue de Grenelle, увидел в витрине бутика девушку из галереи. Она крепила куски изрезанного картона к стене, где стоял одетый в лоснившуюся кожу манекен. Я постучал по стеклу пальцем, она оглянулась, широко улыбаясь, и сделала комический жест, стряхивая пот со лба. И на следующий день мы встретились возле того бутика и уже разговорились.

– Ага, вы свободный художник, русский? Живете в районе – чудесно, соседи. Знаете, такой красивый город, летом, единственно, все закрыто. Тут даже хлеба негде купить, – сказала она.

Далее выяснилось, что работает арт-дизайнером, сейчас закончила оформлять эту витрину. Трудно описать, что она из себя представляла, но выглядела замечательно. Бросалось в глаза нагромождение объектов. «Нравится?» – я ответил «да» и посмотрел выше, над входом бутика были жирно выведены буквы: «Claude Montana». Имя модельера мало что говорило, просто название, и все. К тому же девушка меня больше интересовала, чем бутик одежды. Закрывшись ладонью от солнца, она кокетничала, расстегнув пуговицы белой рубашки с глубоким декольте. Разговор затянулся до момента появления толстой женщины с плетеной корзиной, из-под салфетки торчали куриная ножка и горлышко бутылки красного вина. Ситуация поменялась холодком.

– Рада знакомству, мистер Игорь! Шеф зовет на обед. До свидания, – отойдя от меня, смущенно произнесла она, смотря на тетку.

Я растерялся, но успел все-таки спросить о главном: могли бы мы встретиться этим же вечером в кафе Deux Magots?

– Идея хорошая, мистер Игорь, постараюсь прий ти, – сказала она и исчезла за дверью.

Конечно, просто так ничего не бывает. Меня обманули. Просидев над чашкой кофе в пустом ожидании до полуночи, разочарованный, я вышел на бульвар, над которым сквозь листву платанов виднелась луна. Спустя пару лет меня пригласили на ужин. В те времена модный клуб под странным названием Bains Douche, по-русски – обычная баня, хотя декор оставался прежним – кафельные, выложенные плитками стены, ржавые медные краники, когда-то там мылись рабочие из Ле-Аля (Les Halles), а нынче самое крутое место в Париже. Пройти с улицы вовнутрь простому смертному было за пределом мечты, зоркий глаз мадам Марлин определял степень значимости человека и решал его судьбу – быть среди знаменитостей мирового шоу-бизнеса или нет?