Ещё не закончилась песня, как Булат, видимо, приревновав Пичи, подскочил и ударил мужчину в футболке с патриотическим рисунком. На Булата тут же наскочили сразу несколько отдыхающих. Трек переключился на «Всё, что тебя касается», а я бросился в зал, чтобы вытащить из толпы Пичи. Разыскать её в полутьме танцпола я не смог, зато получил удар в затылок. Я повернулся и стал молотить направо и налево, не разбирая, кто передо мной.

Потасовка уже сходила на нет и поверженные расползались по углам, как нагрянула полиция. Сторож пропустил машины в ворота, и десяток полицейских заломили за спиной руки Булату, всей его компании, нескольким отдыхающим и мне.

В отделении всех, как могли, рассадили по разным углам. Молодёжь закрыли по камерам, отдыхающих посадили напротив дежурки, пристегнув их наручниками к батарее. Бледный управляющий бегал вокруг майора: «Ну, давай порешаем, ты ж меня знаешь, не было у нас никогда беспорядков». Он отдал майору список с данными отдыхающих: «Ты посмотри, кого ты к батарее пристегнул. Все – сплошь уважаемые люди». Через час я услышал над своей головой:

– Давай мне этого диджея.

Я поднял голову: передо мной стоял плотный человек в обычных брюках и рубашке. Такие гражданские вызывают больше опасения, чем полицейские в форме. Их легко узнать по толстой шее и волосам «ёжиком». Меня отстегнули и привели в кабинет оперативников. Опер выключил кипятильник и вышел с банкой кипящей воды в руках.

– Ну что, злодей, ты сломал две челюсти и три ребра? – сходу заявил гражданский.

Я что-то промычал в ответ.

– Тяжкие телесные. Года три-четыре дадут.

– Я ничего никому не ломал.

– Ладно-ладно. Поверю тебе, если расскажешь, что ты делал в Доме отдыха.

– Денег хотел заработать. Устроился аниматором и спортинструктором.

– Что ты врёшь? Ты – журналист. Что там разнюхивал?

– Не нюхал я ничего, – пытался я пошутить, но понял, что моё имя пробили.

Это не так сложно сделать, да я особо и не конспирировался. Управляющий принял меня на работу без договора, на всякий случай забрав себе мой паспорт, но в конце сезона явно хотел забыть, что я у него работал. Гражданский, как я понял, был чекистом. И меня сильно смутило, что моей персоной заинтересовались спецслужбы.

– А по деревне когда ходил, о чём жителей расспрашивал?

– Это так – с людьми хотел познакомиться, фольклор собираю: песни, тосты, – начал я сочинять, но понял, что завязну в своих же показаниях.

– Статейку будешь писать?

– Буду, наверное.

– Ну-ну. – Чекист сел напротив меня и постучал по столу коркой моего паспорта.

– Поговорку хочешь? Запомнишь? – Он нагнулся к моему уху. – Не суйся в волчью стаю, коли хвост собачий.

Он протянул мне паспорт; я вцепился в его корку.

– Может, ты домой поедешь? – спросил чекист.

– Поеду.

– А вот сегодня и езжай. – Он отпустил паспорт.

– Ага, – кивнул я.

– Давай подвезу.

– Не, я сам.

– Я тебе позвоню, – пообещал чекист, – как дома будешь.

– А откуда мой номер… Ах, да.

Когда бобик доехал до поворота, полицейский вытолкал меня из машины. Пришлось идти десять километров до деревни. Было зябко.

В Доме отдыха я узнал, что уволен; конверт с деньгами и сумку со скомканными вещами мне передал сторож. На территорию он меня не пустил. Я забрался в заброшенную школу и уснул на сдвинутых партах.

Меня разбудила Зарина.

– Как ты меня нашла?

– В газете прочитала, – съязвила Пичи. – Почему не сказал, что ты журналист?

– Сказал бы, позже. – Видимо, вся деревня уже в курсе.

– Поесть тебе принесла.

Зарина достала из рюкзака контейнеры. В них был хлеб, сыр, оладьи.

– У нас принято обо всём прямо говорить. – Она налила из термоса кофе.