Мчусь в холл и возле стенда с расписанием натыкаюсь на Воронова. Он окидывает меня быстрым осуждающим взглядом и уходит.

Да что я ему сделала-то? Ну, кроме того, что заняла половину его собственной жилплощади.

Но не навсегда ведь! Мне просто нужно выждать время, чтобы родители поняли, что моя затяжная депрессия полностью в прошлом и меня можно оставить без какого-либо присмотра, не опасаясь за мою жизнь.

Сегодня гораздо быстрее нахожу нужную аудиторию. Аля приветственно машет мне рукой, поэтому принимаю решение и сегодня сесть с ней.

— Привет, — здороваюсь, раскладывая свои принадлежности на парте.

— Ты с Власом приехала, да? — задаёт вопрос, к которому я оказалась неготовой.

— Да, — очевидно ведь, что она нас видела. Да и не в моих правилах врать, даже в таких мелочах, которые не несут за собой последствий. — Тебя это цепляет? Если хочешь, я могу пересесть, — указываю ладонью на соседнее свободное место.

— Нет, что ты, — Аля закусывает губу и отрицательно качает головой. — Я, конечно, странная, но не двинутая.

— И очень самокритичная, — сдерживаю смешок.

— Не без этого, — она пожимает плечами.

— Это он у тебя выведал моё имя? — делаю смелое предположение.

— Нет, что ты, — отнекивается Аля. — Он со мной не говорит. Совсем. Скорее всего у нашей Амалии Сергеевны спросил.

— С чего бы? — хмурю брови.

— Она его старшая сестра, — объясняет Аля. — Ты не знала?

— Нет, откуда мне знать. Я-то и его имя от тебя узнала. Сегодняшнее совместное появление — это просто случайность. Можешь не волноваться, Влас вовсе не тот, кто меня интересует, — понимаю, что выразилась совершенно не так, как хотела. — Точнее, меня вообще никто не интересует. И серьёзные отношения — это совсем не для меня.

— Горький опыт? — легко предполагает Аля и попадает в самую точку.

Неприятно, поскольку эта рана до сих пор немного сочится болью.

Лишь сдержано поджимаю губы, давая понять, что тема закрыта.

— Ясно, — делает минутную паузу Аля. — А ты любишь гулять по кладбищам?

— Что? — перевожу на неё шокированный взгляд. — Нет, конечно, — отрицательно качаю головой и после паузы тоже решаю спросить. — А ты что? Любишь?

— Иногда, — правдиво отвечает Аля.

— Не могу себе этого представить.

— Когда мне слишком тяжело и я понимаю, что нахожусь на волоске от того, чтобы опустить руки и бросить всё то, чем занимаюсь и к чему стремлюсь, то хожу туда. К папе. Там становится ещё тяжелее, но потом я иду дальше и дальше… И приходит осознание, что пока у тебя есть возможность жить и дышать — нельзя опускать руки. У тех людей уже нет такой возможности, а у меня есть.

Она так неожиданно вываливает на меня такую глубокую мысль, что совсем не знаю, как реагировать.

— Сожалею, — произношу сдержанно, имея в виду её утрату.

— Я уже пережила это внутри себя, не переживай, — улыбается Аля.

И мне вдруг становится интересно, что её удручает так сильно, что ей приходится искать причины продолжать таким странным образом. Естественно, напрямую подобные вопросы не задаю. Мы слишком мало знаем друг друга, чтобы с порога лезть в душу и следить там своими грязными ботинками.

По крайней мере я ещё ни разу не делилась ни с кем тем, что долгое время тяжёлым грузом лежит на душе. И совсем не хочу. Это личное, и пусть таким оно и остаётся.

Второй день в университете даётся сложнее. Нагрузка значительно отличается от той, которая была в моём городе. Но это даже лучше — совсем не остаётся времени на глупые мысли, постоянно лезущие в голову, и нескончаемый поток размышлений.

Как только прихожу домой, набираю маму — пока я была на занятиях, она обрывала мне телефон.