Проводник неторопливо обошел лужу, внимательно изучая грязь. Потом удовлетворенно хмыкнул и вернулся обратно, ведя коня в поводу. Он смахнул ладонью пот со лба и, взглянув на легата, заговорил:

– Командир, на развилке очень много следов. Те, за кем мы идем, прошли здесь, когда солнце еще было на востоке. Они направились в гору, к поселку секванов, правда, не знаю зачем. Места тут дикие, непонятные… Болтают, что в густом ельнике обитает страшное, зубастое нечто с горящими глазами!.. Секваны сами боятся его и называют: «лесовиком». Я советую тебе не подниматься на эту гору!

– Мы распнем любое создание Плутона! – презрительно бросил Лабиен и, повернувшись к светловолосой воительнице, угрюмо спросил: – Скажи, зачем Эгер полез на гору, населенную духами?

– Не знаю, – пожала плечами Жонсьян. – Эгер никогда не объяснял своих поступков…

В этот миг в землю вонзилась стрела и замерла, подрагивая, у ног проводника. Было непонятно, откуда она прилетела. Кусты и девственный лес вдоль дороги не шевелились, а птицы в раскидистых кронах оставались спокойными. Легат медленно слез с коня и, выдернув стрелу, начал ее рассматривать. К древку оказался привязан тонкий, свернутый в трубочку, лист пергамента.

Тит аккуратно разрезал нить, развернул листок и, немного повертев в руках, протянул женщине:

– Прочти и переведи нам суть этого послания. Я не могу понять корявые буквы, написанные на варварском языке.

Жонсьян взяла пергамент, быстро пробежала глазами текст и закрыла ладонями лицо. Ее плечи затряслись, и стало ясно, что она плачет. Но вскоре она взяла себя в руки, гордо выпрямилась и, бросив на легата отсутствующий взгляд, тихо произнесла:

– Это письмо адресовано мне… Эгер и весь его клан отвергают меня. Они считают меня предательницей, и что мне нет места среди гельветов. Это все, о чем они пишут… А я не знаю, что теперь делать… Наверное, надо лишить себя жизни, чтобы смыть такой позор!..

– Не стоит торопиться с подобными решениями, прекрасная нимфа, – криво усмехнулся Тит. – Жизнь – удивительный дар богов, хотя они часто завидуют нам, потому что мы смертны. Ты выполнила свой долг до конца и храбро сражалась, не уступая мужчинам. Это не твоя вина, что солдаты Марцелла оказались сильнее. Рим уважает храбрость благородных противников, но не воюет с женщинами! Я, как народный трибун и легат, назначенный сенатом, беру тебя под свою защиту! Теперь, согласно законам, ты находишься под покровительством сената и народа Рима!

– Благодарю, великодушный легат! – сквозь слезы, прошептала Жонсьян. – Ты никогда не пожалеешь о принятом решении, клянусь тебе в этом!

– Легион! Строиться! – крикнул Лабиен. – Мы идем на диких секванов! И никто не сможет нас остановить!

Тысячи глоток победно заревели в ответ. Лес вздрогнул и затаился, будто испугался солдат Десятого легиона, которые уже спешно собирались на дороге, смыкая ровные ряды. Вновь грохнули барабаны, задавая нужный темп. Легион, словно единый, живой организм, тронулся в путь. Мимо Лабиена замелькали однообразные ряды людей, облаченных в пластинчатую броню, круглые, начищенные шлемы и солдатские калиги. Лица подчиненных легат совершенно не замечал. Они казались ему одинаковыми звеньями военной машины Рима. Вскоре на дороге поднялась пыль, скрывая легионеров. А над ней, будто сами по себе, поплыли красные флажки когорт и центурий.

Внезапно легат ощутил прилив странной тревоги, вспомнив стрелу, вонзившуюся в землю у ног проводника. Он сморщился, как печеное яблоко, и повелительным жестом подозвал начальника конницы прикрытия.

– Послушай, Аттилий, – проговорил Тит. – Возьми с собой сотню всадников и вместе с проводником отправляйся вперед, на разведку. Я не желаю, чтобы гельветы застали нас врасплох на этой дороге. Места здесь глухие, и, если что-нибудь произойдет, я не смогу развернуть легион в боевой порядок.