Нирам «славился» в поселке тем, что ни одной юбки пропустить не мог, а уж над своими же приказчицами измывался как хотел, а когда они беременели от него, то выгонял с работы без всякой пощады. Мотивировал он свое непотребное поведение весьма просто, женщины созданы для услады мужчин, зачем же себе отказывать в этой сладости? А то, что они оказываются с пузом, так он не виноват, мало ли с кем они еще путаются, раз ему уступили, то и любому-всякому тоже могли.
Год назад совсем молоденькая приказчица, у которой кроме старых бабки с дедкой и не было никого, удавилась в рощице позади дома, не смогла пережить своего позора. Несчастная жена Нирама, которая и до этого скользила по поселку слабой тенью, совсем с лица спала, только самому виновнику хоть бы что. Все бабы, говорит, дуры и он в их дурости не виноват.
Но если бы Нани все же пришлось выбирать между тем ужасом, когда бы начал голодать ее ребенок, и жирными телесами лавочника, то понятно, выбрала бы эту потную сволочь. Уж она бы не забеременела, теперь-то она знает, как предотвращать сию напасть, поумнела малость. Но пока этот ужас отменился, кое-чем разжилась, не придется идти в кабалу, а там видно будет.
Следующим утром, едва позавтракав, Нани увидела на пороге кухни, дверь дома из-за несусветной жары была открыта, не кого-нибудь иного, а все ту же Калисию, и нахмурилась. Обычно после ее помощи дурных последствий не бывает, видно в этот раз по-другому получилось.
– Что, не рада меня видеть? Понимаю, глаза намозолила, да не волнуйся, с хавроньей все в порядке. Я и сама не слишком довольна из-за чего пришла, но ничего не поделаешь, жизнь такая неожиданная штука, – она повела глазами в сторону заинтересованно слушающей ее Ильки и вдруг шикнула на нее, – а ну брысь, малявка, не для твоих нежных ушек этот разговор.
Девочка заупрямилась, заныла, что она уже большая, при ней все можно говорить, но Нани уговорила ее пойти погулять. Судя по решительному настрою нежданной гостьи, та говорить станет только без лишних ушей.
– Залетела я, а мне как ты знаешь, уже тридцать один стукнуло, не девочка в общем, возьмешься? – приступила она прямо к делу, как только за Илькой закрылась дверь.
– Нет, и не проси даже! – Замахала яростно руками Нани, – ты еще не рожала, опасно очень, а ну как больше и не сможешь? Я бы и раньше не взялась, а уж теперь тем более.
С минуту Калисия смотрела на нее непонимающе, потом расхохоталась. В звуках ее смеха странным образом смешались и радость и печаль.
– Да ты что подумала-то? Я не плод прошу вытравить, а за беременностью моей последить, боюсь я очень, говорю, не девочка уже. Тут мне одна рассказывала, что в городах бабы тамошние как залетят, так сразу к лекарю и бегут, чтобы за здоровьем следил, значит. Ясное дело, что не беднота, а те, кто побогаче. Я в богачки не гожусь, но кое-что и у меня найдется, не голь какая-нибудь перекатная, заплачу, сколько запросишь.
– Ничего не запрошу, – вдруг посмурнела Нани, – магистрат запретил мне людей лечить, говорят, что раз лицензии у меня нет, то закон какой-то якобы нарушаю.
– Тю, – сильно удивилась Калисия, – так ее ж, лицензии этой и раньше у тебя не было, и ничего, обходилась как-то. А теперь что случилось, с чего это наш вдруг Арун взбесился?
– А он не сам, это его Пендракий надоумил.
– Вот дурак-то, вот как есть дурак! А если сам заболеет или из домашних кто? Поди, в город-то не наездишься, тем более теперь. Да ладно, пусть его как хочет, а меня уж пожалуйста не оставь, деньги ведь тебе нужны? Вон девчонка как быстро растет, то одно надо, то другое.