– Вот что… И что же, есть ли у г-на Арбердина дети, жена? – перепутав фамилию генерала, без интереса спросила княгиня, презрительно отворачиваясь к Нине, которая отчего-то находила наш разговор смешным и неуместно подхихикивала.

– Матвей Аркадьевич вдовец, но у него есть пятнадцатилетний сын Сергей, – объяснил я, как вдруг в мой рассказ беспардонно вмешался сын Хмельницкой, а Нина взорвалась хохотом.

– Эдмонд де Вьен и Адольф, любите ли вы сигары и коньяк? – протараторил Григорий Германович, косясь на сестру. – Нам из Амстердама недавно привез мой дядя новые сигары.

– От сигар откажусь, спасибо, а коньяк люблю. Какой у вас? – поднимаясь с кресел, поинтересовался я.

– Коньяк 1797 года, – ответил Григорий, переводя взгляд на моего отца, который морщился на смех Нины. – Князь Эдмонд де Вьен, вы не присоединитесь?

– В другой раз, merci, – сухо отказал отец.

Тогда мы с Хмельницким проследовали к нему в кабинет через множество различных комнат: фарфоровый зал с собранием вазочек и чашечек, гравюрную гостиную с бюстом Аполлона, картинный коридор. В кабинете у Григория, самой дальней комнате коттеджа, мне было настолько неуютно, что хотелось скорее вернуться назад в музыкальный зал. Полупустые книжные полки комодов только создавали видимость образованности Хмельницкого младшего. На столе располагались лишь два канделябра, небольшая книжечка в коже и мраморная чернильница, все это говорило о том, что князь почти здесь не бывает, а ежели бывает, то только пьет – на данную мысль натолкнули красные пятнышки на полу. Сначала подумал, что это кровь, но затем приписал пятна к вину, бутылка которого слегка поблескивала, выглядывая у ножки стола.

– Как вам мой кабинет, нравится ли? – наливая мне коньяку, безучастно проговорил Григорий.

– Мне приглянулся ваш особняк в целом, – ответил я, хотя явно видел, что вопрос задан лишь для начала разговора. – Отличные цветовые решения, правильные формы и скрепленная между собою идея интерьера в комнатах радуют мой взор своей лаконичной красотой.

– Я позвал вас не за отзывами, – отпив коньяку и поморщившись, высказал Григорий. – Разумеется, помню, что в нашем с вами прошлом существуют некоторые случаи, и то лишь только потому, что вы не так восприняли мои слова в силу вашего тогдашнего юного возраста. Но теперь, когда прошло уже столько лет, неужели вы до сих пор держите обиду за пазухой, как маленький топор, и вдруг вздумали мне мстить?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – растерялся я.

– Ах, вы не понимаете… ну да, ну да! Так я вам объясню сейчас. Вы думаете, не знаю, зачем вы рекомендовали матушке своего генерала? – натянуто процедил Григорий. – Не нужно так испытующе на меня смотреть, князь, я видел, как вы мило шептались с Агнией у рояля. Скажу вам, что не разрешу вывезти ее из этого дома ни на каких условиях и ни под каким предлогом. Я люблю Агнию и хочу жениться на ней, чтоб вы знали, а вы своими мстительными замыслами только помешаете моей любви, уж не обессудьте.

– Вы скверный человек! – весь сотрясаясь от волнения, начал я. – Начнем с того, что ежели бы вы, как вы выразились, любили бы Агнию, вы бы давно не то что увезли ее, но хотя бы защитили от вашей maman и сестер. Во-вторых, Агния – ваша двоюродная сестра, вы не можете на ней жениться ни по каким законам. В-третьих, вы мне невероятно неприятны и смешны. Как были глупцом, так им и остались. Кто же вам сказал, что я рекомендовал генерала именно Агнии? Помимо нее, у вас четыре незамужние девицы живут в доме, или вы решили всех сразу женить на мне? Но я не планировал собирать гарем, – направляясь к двери, подытоживал я, чувствуя в груди удушливый страх. – В-четвертых, коньяк у вас отвратительный, вылейте его, иначе когда-нибудь отравитесь и умрете.