– Таня, что-то стряслось? – обратился я к графине, но та мне не ответила. – Ежели вас посмели обидеть, скажите об этом мне, я непременно отмщу за вас. А где же ваши перчаточки? Вы совсем замерзли, Танюша. Ежели вы не скажете мне, что случилось, то я никогда сам не догадаюсь, – закончил я, коснувшись губами холодных рук девочки. – Поговорите же со мною, Татьяна Дмитриевна. Не выношу молчания.

– Помните, я пела романс?.. – пролепетала Таня, прекращая плакать. – Так вот, я выбрала его не случайно. Не скрою, слышала прежде о вас, слышала о том, что вы собирались жениться, слышала от тетушки, как вы прекрасны собой во всех отношениях этого слова, слышала о талантах. Елизавета Павловна все время твердила о том, что вы бесконечно чувственный и добрый человек, в то же время как мерзкие слухи доходили до моих ушей от ваших друзей… Все те, с которыми вы гуляете, никогда не говорили о вас хорошего, особенно г-н Баринов, он лишь беспрестанно бранился, никого и ничего не стесняясь. Маменька моя, она… – всхлипнув, ненадолго прервалась девочка, но затем вновь настойчиво продолжила: – Она хочет, чтобы мы поженились. Ту маленькую записку в мороженом написала вам я… Маменька знала, что вы пригласите меня, она жаждала намекнуть вам на женитьбу и даже репетировала речь. Не хочу вам лгать… мне нужно, чтобы вы знали, что я совсем не желаю вашего состояния… мне не надо. Не хочу вас заставлять любить меня, ведь вижу, что мы друг для друга не созданы.

– Что вы такое говорите? А ежели вам скажу, что влюблен в вас, вы станете отвергать мои чувства? – желая поцеловать Татьяну, томно прошептал я, задумавшись: «увы, Таня, теперь нельзя сдавать позиции, сам был бы рад бросить тебя хоть сейчас».

– Не надо!.. – боязливо отворотив голову, произнесла графиня. – Я согласна дружить…

«Здесь надо по-другому», – возникло в голове, – «…совсем юная девочка».

– Мне понравилось ваше выступление, я плакала… впрочем, плакал каждый, а с дядюшкой вовсе случилась истерика, – кротко начала Татьяна. – Отчего вы молчите, ваше сиятельство?..

– Любуюсь, – солгал я, и графиня покраснела. – У г-на Елизарова истерика была? Никогда бы не подумал. И все-таки, какая же вы хорошенькая, Таня.

Вспыхнув розовыми пятнами, Таня отмахнулась от меня, развернулась, хотела было уйти, долго и нелепо суетилась, но тотчас вернулась и, ухватив меня за руку, повела в парадные залы, где заканчивались последние танцы.

Следом наступил праздничный ужин, за ним пошли бильярдные развлечения, в них я принимал активное участие. Сначала игра шла хорошо, несколько раз я забивал фирменными четверными в лузу, но когда барышни вновь принялись за лживую похвалу, я раздражился и бросил бильярд, передав кий Виктору Морилье. Тогда в зале находилось лишь два свободных места: между Державиным и Бариновым, между Татьяной и г-жой Елизаровой. Разумеется, из двух зол я выбрал наиболее удобный вариант, присоединившись к Елизавете Павловне. Было заметно, что с моим появлением прежние разговоры переменились, так что флер тайн еще долго парил в воздухе. Некоторое время спустя к нашей компании присоединился Розенбах с родителями и Керр с отцом. Альберт и Феликс усиленно нахваливали мою задумку, чем, полагаю, выражали мнение большинства. Голос Керр, как обычно, перебивал всю залу. Волей-неволей всякий становился его слушателем. Мария, пребывающая с Растопшиными на противоположной стороне игральной гостиной, то и дело высматривала меня, выглядывая за плечи гостей, загораживающих обзор. Я, в свою очередь, вновь молчал и на любые обращения только кивал, дожидаясь грядущего салюта с таким нетерпением, будто бы в нем заключалось мое единственное спасение.