– Надеюсь, приглашениями на свадьбу не обделите, князь? – ехидно возник г-н Сахаров, в то время как мимо нас проходила Мария. – Все здесь только о вашей женитьбе и переговариваются.

– Что же вы, будто сговорились, заставляете Татьяну Дмитриевну ужасно волноваться? – ответил я, девочка к тому моменту совсем потерялась и обмякла.

– Две свадьбы разом: Миша с Машей, и де Вьен с утяшей! – вмешалась в разговор г-жа Растопшина. – И кому больше повезло?

Тут и я обмяк да растерялся, виски пульсировали. Предо мною пребывал Баринов, не выпуская от себя руку Мари. Émeraude еле сдерживала от слез покрасневшие глаза и постоянно менялась в выражении лица, напуская на себя то ненависть ко мне, то желание придушить Таню, то обиду на тетушку. Евгения Виссарионовна в открытую посмеивалась надо мною, а Татьяна не подымала взгляда на присутствующих и, как провинившийся ребенок, постоянно теребила платьишко.

– Ну Мишка, ай да молодец… – произнес чей-то женский голос, раздавшийся из-за спин, но я не заметил, кто это был.

Недолго я старался выдумать подходящий к месту ответ, но замешался и просто увел Таню. Сзади нас тотчас послышались смешки. «Я выше этого, выше споров», – думал я, точнее, пытался убедить самого себя, тогда как где-то внутри, точно раскаленное железо, жгло меня чувство стыда за робость. Уже тогда я понимал, что будь на моем месте кто угодно, тем более Баринов, то обидчик получил бы словесную оплеуху, я же себе виделся каким-то мизерным, жалким. По пути девочка не сказала мне и слова. Раз-другой графиня взглянула на меня и, кажется, хотела было что-то сказать, но ком в горле не давал ей даже как следует вздохнуть, она едва успокоилась. Она жалела меня, из-за этого я чувствовал себя отвратительно.

Уже в ложе Таня удивительно переменилась. Как первоклассная актриса, она сменила роль: перестала дрожать и пред матерью выделала из себя глупого и весьма беззаботного агнца. В ложе разговоры наши зашли о путешествиях. Стоило мне вспомнить об увиденных насекомых в одной из французских колоний, куда я ездил с дядей Ксандром, графиня перебила меня и невнятно залепетала что-то о божьих коровках. Пока продолжался лепет, я наконец понял, почему Таня стесняется на меня глядеть – ее левый глаз немного косил. Заметив, что я заскучал, Анна Сергеевна обратилась ко мне за развлечениями, испросив анекдоты. Юмор мой мамаше уточки не нравился, поминутно она закатывала глаза и отвлекалась на толпу внизу. В конце концов меж нами вовсе повисла неловкая тишина, вскоре сменившаяся вторым актом балета. Не скрою, украдкой взглядывал на Аранчевскую, но и она посматривала на меня. Мы с Мари будто бы разговаривали глазами, выстраивая диалог, никому неслышимый, кроме нас двоих. Бывало, я поднимал глаза на Елизавету Павловну, словно стремясь отыскать в ее лице поддержку. Но для нее мое существование являлось незначительным и даже как будто надоедливым. Княгиня ни разу не взглянула на меня, но, видно, была рассержена, поджимала губы. «Все-таки и она поверила в сплетни. Нет у меня союзников», – осознавал я. По завершению второго акта, émeraude сдалась и покинула зал, прикрывая омраченное чело веером. Публика тотчас подняла головы на мое ложе. Вообще, на протяжении всего представления упорно казалось, что присутствующие не были заинтересованы балетом, им нужен был я – главный премьер сезона.

Порвавшись к выходу из ложи, я ощутил, что меня схватила женская рука – жест разума, к которому должно было прислушаться. Но, дернувшись, я все-таки вылетел в коридор и заторопился вниз. Пространство вокруг меня то пульсировало и дрожало, раздаваясь визгливым звоном, то замирало и темнело. В те минуты мое существо будто разделилось на две половины. «Не нужна она тебе, и никогда не была нужной. Вернись в зал и прекрати театральничать», – твердила правая сторона меня голосом отца. «Обязательно примирись с ней и заставь бросить Мишеля. Остальное не важно, главное, чтоб Мари никому не досталась», – требовала левая. Внизу я увидал, как, небрежно накинув на себя белую шубку, Аранчевская устремилась из театра. «Барин, мороз одичалый!» – кричали мне лакеи, стараясь задержать у дверей, но я их не слушал.