– Думаю, что когда-нибудь за ваши картины коллекционеры станут сражаться на дуэлях… – неуверенно проявилась Таня.

Фраза девочки умилила всех, кроме г-жи Уткиной и старого князя. Анна Сергеевна усмехнулась, а папаша мой презрительно отвернулся.

Следующей остановкой после трапезы стала маленькая музыкальная гостиная, где раньше любила сочинять мелодии бабушка. В моих глазах комната представляется резной шарманкой, отец же называет ее коробкой. В гостиной представлена небольшая коллекция, состоящая из флейт, старой виолончели, набора скрипок разных временных эпох, арфы и клавесина прадеда. Анна Сергеевна никак не могла наглядеться на убранство комнаты и с нескрываемой жадной завистью рассматривала все, что блестело. Стоило нам распределиться по гостиной, старый князь предложил г-же Уткиной исполнить что-нибудь на свой вкус. Усевшись за инструмент, мамаша Татьяны выбрала Моцарта, от которого я чуть не уснул. Заметив мою зевающую физиономию, отец поблагодарил Анну Сергеевну и приказал играть мне. Таким образом, я вновь облекся в роль придворного музыканта, скучающе отстукивающего по клавишам. «Зачем я живу? Работать, как отец, не хочу, любить никого не желаю, друзей нет, и даже делом всей моей жизни, рисованием, нет сил заниматься, ибо нет вдохновения, а без вдохновения… кто такой художник без вдохновения? То же, что пылинка», – засыпал я за роялем. В конце концов мое тело сдалось Морфею. Даже картинки успели разыграться в голове. Сначала мне снилась Мари, наши отношения в прошлом, затем перед глазами возникли итальянские байдарки, яркий полумесяц, присевший на купол мусульманской мечети. В том сне я был не один, а с кем-то, правда, лица спутника или спутницы так и не увидал. Разбудил меня внезапный смех, разорвавший спокойствие зала. Ничего не понимая, подняв голову, я заметил Дмитрия Павловича, хлопающего в ладоши какой-то шутке. «Однако скверно… я был бы счастлив взять да уйти прямо сейчас, никому не объясняя своего поведения, но смею ли? Нужно о многом подумать, но сначала поспать! А тут эти утки подвернулись… черт бы их всех побрал!» – щурился я, бубня под нос. За окном тем временем шел десятый час вечера, залепляющий влажными хлопьями снега окна особняка, фонари, яростно заметая дороги, возделывая из улиц серебряные пустыни, а из домов белые дюны.

– О! Проснулся, рояльный эксперт? – усмехнулся старый князь.

– Я по части диванов, – проявился мой уставший голос.

– Так ты в следующий раз подушку возьми. Ладно, Бог с тобой. Иван заходил, у него какие-то проблемы с твоей картиной. Пойди, погляди, чего ему надо.

– Тати, тебе было бы интересно. Сходи взглянуть, – вмешалась Анна Сергеевна. – Заодно милого князя растормошишь.

– И правда, а то уснет по дороге, – поддержал Эдмонд де Вьен, притом негодуя на то, что г-жа Уткина позволила себе вставить слово.

– Я могу?.. – краснея, неуверенно переспросила Татьяна.

– Разумеется, Тати. Мы будем здесь, а ты иди с князем.

Меня удивил тогда взгляд г-жи Уткиной, в нем виднелось умело сокрываемое презрение. Внутренний голос прошептал: «будь у ней возможность, она бы воткнула тебе нож прямо в спину». Не понимал я, за что Анна Сергеевна ополчилась против меня и зачем разыгрывает благие намерения, ежели в ее душе нет ничего радушного. Но, несмотря на предположения, озадаченность скоро покинула меня, и я стал, как и прежде, чувственно пуст.

– Маменька и папенька впервые отпустили меня куда-то одну. Видно, вы им очень нравитесь, г-н де Вьен. Они вам доверяют, – пролепетала девочка, поднимаясь со мною по лестнице, в ответ я лишь повел бровями.