Я не знала, выжигал там Ольгерт район или нет, да и знать не очень-то и хотела, но мне наконец поверили. Я увидела в его глазах уже не тревогу, в них плескался, хоть и почти незаметный, первозданный страх. А после внутри что-то щёлкнуло – то самое, что держало меня на плаву и не давало кинуться на своего новообретённого Дядю – и меня сорвало.

– Я ничего не знаю, пожалуйста, прекрати!.. – еле слышно кричал мужчина.

Дядя сорвал голос. Так бывает, если очень громко и долго орать. Но мне нравились эти его тихие крики даже больше, чем вопли, похожие на козлиные, а не человеческие, что слышались ранее.

Я улыбалась, не замечая его просьб, продолжая издеваться над ним так, как помнило это тело. А оно помнило много очень жестоких вещей. Казалось, тело Ольгерта было создано для этого.

– Мне порекомендовали вас как лёгкую наживу!.. Хватит! – уже в который раз кричал бандит. Только вот дальше этого он не шёл. Повторял, как болванчик, надеясь, что это его спасёт. Но мне было важно другое.

– Кто? – вновь спросила я, а затем отряхнула руки, мокрые от горячей крови, и в очередной раз надавила на его переломленные пальцы, как держатся за руки влюблённые парочки. И если вначале мой «возлюбленный» ещё вырывался, то теперь его пальцы переплетались с моими почти послушно и нежно. Видимо, он потерял возможность управлять ими.

Моё же тело находилось в каком-то очень приятном трансе, и я действительно наслаждалась происходящим. Получала удовольствие от каждого действия, реагируя на чужую боль с чуткостью медсестры и увеличивая нажим постепенно, не давая Дяде потерять сознание. Я питалась чужим страданием. И на лице расцветала улыбка, стоило увидеть слёзы, гримасу боли и услышать мольбу, крики, зов матери. Но мой несчастный, бедный пленник потерял уже слишком много сил. Возможно, это последний круг допроса на сегодня, и он отправится спать. Перед этим, конечно, получив от меня первую помощь. А может, и от героя.

– Морана!.. – почти бессвязно прошептал мужчина, будто бы даже губы перестали его слушаться. Его красные глаза закатились, а рот раскрылся. Постепенно тело полностью обмякло.

Я прижала пальцы к шее пленника. Пульса не было. Встав над изломанным холодеющим бандитом, всё ещё не ощутила ничего. Ни омерзения, ни страха, ни отвращения к самой себе. Будто бы жизнь в этом мире выжгла из меня всё человеческое, а я и не заметила.

«Да нет, это просто… просто наваждение», – едва не пробормотала вслух я, вновь касаясь места на его шее, где должен был быть пульс.

Я говорила не о чужой смерти, а о себе. О том, что, мол, нет, на самом деле я всё ещё способна сострадать, плакать, чувствовать. Просто не по отношению к нему.

Грязная, перепачканная в чужой крови, мучившая человека до последнего его вздоха… Тем не менее не я была тем, что его убило. И это облегчало мою душу.

«Но почему он умер? И хотя причина мне неизвестна, это новая смерть в моей копилке. Нельзя отрекаться от неё, скинув на неизвестные факторы».

И даже когда я решила так, меня всё так же не тошнило, хотя я специально разглядывала бледное лицо бандита, вспоминала его крики и стоны. Я не плакала и действительно наслаждалась пытками, а после – его покоем. Ведь тогда, в ожидании пасти великого святого, я предпочла бы даже такую смерть.

– Я и правда монстр… – прохрипел мой собственный голос. Мужской, дикий. Я рефлекторно отвернулась от тела, будто бы стыдясь, что труп увидит меня такой растерянной, и, чтобы не думать о случившемся и отвлечься от открытий своего тела и души, тихо пробормотала. – Морана… Морана…

Когда я вышла на поляну, меня встретили молчаливыми взглядами. Неровной походкой я шла к Люциусу, который смеялся с кем-то из мужчин. Герой подскочил ко мне, как только я показалась ему на глаза, резко перехватил за плечо и повёл в сторону пленника, вполголоса ругая за внешний вид. А я послушно шла за ним, не особо вслушиваясь. Меня накрывала прострация. Хотелось спать, а лучше и вовсе забыть о том, чем я занималась. Отложить знакомство с такой чёрной и жуткой частью моей души.