«Как бы рёбра осколками не пошли и не проткнули органы…»

Удар. Безжалостно всаживаю осколок прямо в огромное ухо, и гигант раскрывает рот, словно рыба, выброшенная на берег. Одно уверенное движение, и вот огромные зубы во всю жуют мои кандалы.

– Только руки мне не откуси, малыш… – шепнула я.

Замечаю, что глаза гиганта уже почти восстановились. Видимо, у этих божьих тварей неплохая регенерация. Но даже так избавиться от мысли, что я избивала опасного младенца, у меня не выходило. Возможно, потому что мне чудом удалось пережить его нелепую ата…

Мощный удар рукой снёс меня с места, не дав закончить мысль, и я вновь отправилась в полёт. Приземление – и темнота.

Очухиваюсь, когда меня вновь держат огромные руки. В этот раз, правда, не сжимают так сильно. Глаза у него восстановились, но не до конца: мутные какие-то. А вот из уха всё ещё льётся кровь, камень всё ещё в нём… В моих же ушах неясное жужжание: видимо, мне повредило слух. Руки не слушаются. Кажется, вдобавок мне ещё и выбило суставы, когда я играла с зубами великого святого. Бросаю на обвисшие конечности скучающий взгляд, пока гигант примиряется, как лучше меня сожрать, и замечаю: кандалы помялись. Их смяло так, что они теперь даже работать нормально не могут. На макушку упали новые капли начинающегося дождя. Я слабо улыбнулась, замечая потоки маны, вновь доступные моему измученному телу.

– Да, сегодня всё-таки мой день!

Несколько мгновений тело жадно впитывало ставшую доступной силу, пассивно восстанавливая моё довольно избитое тело. Гигант, будто почувствовав изменения, жадно принюхивается; его жуткое лицо кажется озадаченным. Хотела бы я растянуть это на подольше, но не могу: в любое мгновение этот огромный ребёнок сотрёт меня в порошок, и – хвала небесам! – это мгновение ещё не наступило. Вызываю импульс, отчего символы, бережно выведенные на моей груди и животе, начинают излучать неприятный жар.

Заклинание «Переселение сознания» я бережно вывела на своём теле своей же кровью, когда поняла грустную реальность: иных способов выйти отсюда живой попросту нет. В моей голове мелькала мысль вырезать, выцарапать знаки, но было банально нечем это сделать. Так что пришлось надеяться на отсутствие дождя и проверок. К счастью, мне повезло. И теперь я могла разделить своё сознание на две части, заселив одну в гиганта, а вторую оставить при себе.

Знакомое чувство работы заклинания сменилось странной раздвоенностью. Одна часть ещё несколько мгновений просуществовала в сознании и отключилась (та самая, что звалась Ольгертом), а вот вторая кристально чётко ощущала себя в теле неповоротливого гиганта. Высота и иные размеры временного тела были крайне непривычными, мысли плавали будто в киселе, а внутри какая-то странная зияющая пустота, пожирающая всё на своем пути.

Наконец, пошёл ливень.

Дождь тяжёлыми каплями барабанил по стремительно намокающему телу. За пределами арены вспыхнула магия, защищая зрителей от ливня – они совсем не торопились покидать свои места, во все глаза наблюдая за мной. Неуклюжее огромное тело плохо подчинялось командам; голова туго соображала, но нужные слова всё-таки всплыли перед глазами и, надеясь, что голосовые связки гиганта способны извергать слова, гулко, будто бы борясь с кашлем, я провыла:

– Я, святой, признаю тебя невиновным, ибо не согрешил ты ни телом, ни душой! – И медленно опустилась на колени, поднимая руку с Ольгертом, лежащим на ней, над собой.

«Вообще, не уверена, что подобное допускается, но так как моё главное тело спит сладким сном, то другого выбора у меня нет».