– Полнолуние в первый день Дарьиной школы пришлось на пятое июня, – вздохнув, начал я. – Потом их было четыре. Сто восемнадцать дней. С полнолуния прошло еще около двух недель. Надо в небо на месяц посмотреть, скажу точнее.

– Сегодня почти новолуние, – подсказала Тома.

Я посмотрел на нее огорошено:

– Мы в этом мире уже сто тридцать три дня!

– Точно? – как-то огорченно вымолвила она.

– Плюс-минус день. Ну, два.

Уже середина октября. Ничего себе.

Тома смотрела на меня странно, с каким-то намеком, или ожидая чего-то. Куда клонит? Чем я опять провинился, ни сном, ни духом о том не ведая?

Внезапно пришло понимание.

– Поздравляю с прошедшим, – виновато уронил я.

Третьего октября у нее день рождения. Был.

Снова она обогнала меня на год. Уже шестнадцать. В условиях звериной жизни – абсолютно взрослая особь.

Тома поглядела через меня на встрепенувшегося Смотрика. Потом вновь на меня. Взгляд медленно… нет, о-очень ме-е-едленно опустился.

– Ты мне ничего не подарил.

Вот откуда ноги растут. Я быстро оглянулся. Сгорбившийся в позе на боку Смотрик взволнованно прислушивался. С него я перевел взор обратно на мятущуюся Тому, на затуманившиеся влажные глаза, настороженные и смущенно-вопросительные. Она молчала. Потом стыдливо отвела взгляд.

В мозгах стучала очевидная мысль, которую до неприличия трудно сформулировать. Я пробормотал, выдавливая сквозь пересохшее горло раскаленный свинец:

– Ты хочешь в качестве подарка…

Слова закончились. Остались только чудовищные образы.

– Да, – одними подрагивающими губами прошептала она, стараясь не смотреть ни на него, ни на меня. И резко опустила голову.

Удрученный парень с какой-то самоубийственной мольбой воззрился в мою сторону. Камень под ним едва не плавился. Напряженными мышцами можно было колоть орехи. Ох, расколол бы я…

В затянувшейся паузе девушка поникла, исхудавшее тельце ссутулилось и сжалось.

– Ладно, – выдохнуло мое горло – неожиданно даже для меня самого.

Тома ошеломленно приподнялась на локтях.

– Пусть сделает тебе приятно, – благородно разрешил я, – но под моим присмотром. Один поцелуй. Только один. А потом спать. Договорились?

Казалось, внутрипланетная магма брызнула из тела Земли, и Гималаи обрушились с девичьих плеч. Тома, еще неверяще, слюняво чмокнула меня в щеку.

А что мне оставалось? Забыть о сне и покое, рьяным цербером охраняя чужую честь, и выглядеть идиотом, когда все же обманут? Если безобразие нельзя прекратить, его нужно возглавить, гласит народная мудрость.

– Постараюсь следить не слишком бдительно… – прошептал я в подставленное ушко, – но не зарывайтесь.

Сглотнув внезапный комок в горле, девушка неслышимо ответила, видя все, что творится в моей душе:

– Спасибо.

Еще один восторженный взгляд мне в лицо. Короткое благодарное объятие с легким касанием щек и уколом холодной грудью в пупырышках.

Я перебрался за Тому, она переползла на мое место. Глядя на упрямый задорный затылок, на ангельские крылышки лопаток, на все струившееся белой рекой, притворявшееся спокойным тело, я вновь подумал, стоило ли. Два голоса кричали во мне прямо противоположное. Но решение принято. Рукой главного распорядителя сцены я подтолкнул Тому к парню, лицом к лицу, губы в губы. Их животы соударились всей плоскостью, создав вакуум поздоровавшихся пупков. Зашедшиеся в экстазе сердца объединились в один оркестр. Его щека легла на ее подставленную ладонь, а бедра переместились меж ответно раскрывшихся навстречу, точно обнимашки давно не видевшихся друзей. Чужой рот победоносно втек языком в ее губы. Рука, прижатая Томиной шеей, вцепилась в загривок, еще крепче притягивая к себе, к пышущему эмоциями лицу, к расплюснутой мешанине своих и чужих губ.