и человечьих.
мой вес на месте,
так как я молча, без звука, про себя пою
одну и ту же немую песню,
которая не весит ничего.
* * *
Качается, но не тонет.
Девиз в гербе Парижа
с вещами на выход, мой друг.
как будто на другой перехожу корабль,
но это все один и тот же
(качается, не тонет).
со мной
не личные – лишние вещи,
еще немного и полное собрание Плюшкина:
обмылки биографий,
осколки географий,
нисколько фотографий (ты все и так запоминаешь),
чужие сны.
в одном святая Ксения сказала,
что девочку пора бы покрестить.
а мне уже не стоит удивляться
непотопляемости нашей
(святой Андрей не снился).
бритоголовый парень в баре спросил:
«а ты с какого корабля?»
* * *
я как уходящая натура,
не знающая, где дверь,
где выход из парка,
разбитого не для меня (не мной).
даже у трамвайных рельсов
есть начало и конец,
они не ходят кругами,
как поет З.
а я хожу,
и каждый все больше
похож на адский,
вечное возвращение
в одну и ту же точку
(в начало или в конец?).
знай свое место:
«вы находитесь здесь».
трамвай трогается,
чтобы проехать от А до Б и потом обратно.
а я держусь корней,
фонарным столбом,
колоссом стою.
из трамвая выходит женщина,
смотрит на меня и говорит:
– а ноги-то у тебя глиняные.
* * *
сколько еще тайн
скрывает твоя голова
неюная, буйная, странная?
пока я заедаю стресс,
она умножает на десять
разные ужасы мира,
моего и не только.
усидеть бы на стуле,
запомнить бы
запах твоих волос.
что-то уже началось,
похожее на восхождение
на пик Коммунизма,
откуда назад никак —
все в моих руках,
это моя ответственность.
любовь моя, как не отсвечивать,
как отпустить тебя и себя
в непонятное плаванье?
тайна, еще одна тайна
с печальным лицом.
* * *
в раю я буду зверем без души —
«оно мое», как в языке английском.
в шерсти моей неведомые вши,
как мысли, будут громко шевелиться.
и все, уже не обнимать —
передней лапой трудно дотянуться,
а только заднейлевой бок чесать
и райских птиц считать,
чтобы уснуться
в аду, где все еще поет
жива душая голосом Нетребки,
не сливки я снимаю – слепки
с чужого рта, и вот кладу их в рот
звериный, райский, занебесный,
который там не будет говорить
ни на каком из языков известных,
а только скалиться и иногда скулить.
* * *
у этой любви опеваний больше, чем ее самой,
до прощальных слов можно долго
подставлять любые —
обожаю, люблю…
счастье – шутка, посмеемся и будем,
не умирая, каждый четверг обмирать.
это я о себе (у тебя есть другие слова).
у расставания собачья голова
она только смеется и лает.
и я бы загавкал тоже.
когда придется в последний раз
вместе завтракать,
то вместо ай-лав очередного
я из собачьего (прощального) лексикона
достану двойное гав.
Иван Волосюк
Родился в 1983 году в городе Дзержинске (Донбасс) в семье шахтера.
Выпускник русского отделения филологического факультета Донецкого национального университета. Публиковался в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Звезда», «Нева», «Волга», «Юность», «Новый берег», «Интерпоэзия», «Новый журнал». Стихотворения переведены на итальянский, испанский, французский, болгарский, сербский, румынский языки. Живет в Подмосковье, пишет о литературе для «Московского комсомольца».
…Точно крыша под ногой.
Твардовский
Пела мышка в норке ночью:
– Спи, мышонок, задолбал!
Отнесу тебя нарочно
на Путиловский вокзал.
Ни звонка, ни эсэмэски
там не примет твой айфон.
Я тебя зарою в Пески
до итоговых времен.
Брошу в маленькую ямку
в виде грязного комка,
над тобой поедут танки
безымянной ЧВК.
Я завою, как железо,
под солдатским сапогом,
задеру подол, полезу
по отвалу босиком.
* * *
Забудь о радостях тайги,
проснись османским янычаром