Не знает комар, что живёт во Вселенной,

и даже о том, что живёт на Земле,

он думает редко – вампиришко бренный,

кусающий нас (и меня в том числе).

Поэт пытается положить предел комариным издевательствам над своим заслуженным за день покоем, но комар неуловим и неумолим почти до самого утра. Слава Богу, на память приходит наличие в семье фумигатора. И что же?..

А что же комарик?.. От знака вопроса

рукой отмахнусь. Но приснится кошмар,

где Солнце (тире) огонёк папиросы,

которую курит Вселенский Комар.

Переворачиваешь страничку, и «заявленный» Космос стремительно раздвигается от Помпей и Костромы до других городов, стран и центров мировой культуры:

Человек, который Брейгель, человек, который Босх, —

оба умерли, наверно, и давно, наверно, спят.

Но не спят картины эти. «Это ли не парадокс?» —

спросим мы у Нидерландов, у подкованных ребят.

Но в европейских центрах нынче заняты, по большей части, мелочами обыденности, о которых я писал в начале: «Не до Брейгеля и Босха нынче этой стороне». А до чего же им, голландцам и бельгийцам? А вот до чего, оказывается: «это гомосексуалы там воркуют при луне», «толерантную подругу толерантная ведёт»… Смотрите, люди русские! – Будто бы повторяет поэт наскучивший ещё с советских времён морализаторский приговор: «Вот и он – закат Европы, вот и присказка “майн Готт!”». Только «Закат Европы» был написан век назад, а сегодня, как это случается в циклично развивающихся обществах, вновь «правы» картины Брейгеля и Босха:

Усмехается картина, точно ведома судьба

ей любого человечка, копошащегося тут.

И зовёт в охрипший раструб поднебесная труба

всех, кто прожил хоть минуту на Земле, на Страшный суд.

Как видим, у Брейгеля и Босха всё чрезвычайно просто: грешны абсолютно все живущие на Земле – и те, кто давным-давно своё отжил, и кто ещё живёт, и кто будет жить впредь… через сто, двести или пятьсот лет. Поэтому надо просто жить, дышать полной грудью и делать то, что должно, и пусть всё будет так, как будет. Нынешняя Европа видит это частично и так, над чем «усмехается картина», и так, как написано в другом послании, адресованном полотну Адриана ван Остаде:

Вот и Господу не надо

укорять глазами нас.

И растут на месте ада

апельсин и ананас.

Здесь Страшного суда нет и в помине, ибо полотно называется «Крестьяне в интерьере», то есть сельские жители на фоне земли, которую они от рождения любят и неустанно обрабатывают с тем, чтобы поддерживать жизнь всех на ней, Земле, живущих. И они – тоже объекты буколического искусства, как и слоняющиеся по злачным местам Гааги и Антверпена неприкаянные молодые лентяи. Христианство вообще, а буколика в частности априори никого не осуждает, а всего лишь пытается лучше разглядеть, понять и принять увиденное:

Поглазеем и попляшем,

и отвесим тумака

на земном пространстве нашем,

где живём ещё пока.

Где тебе и пиво радо,

и лепёшка, и чеснок…

«Вот и, стало быть, награда», —

говорит усталый Бог.

Он сегодня сел в сторонке

И уже не судит нас.

И улыбка на ребёнке

ярче, чем иконостас.

Родоначальник «потока сознания» в позапрошлом веке укорял столицу России и всё человечество «слезинкой ребёнка». Провинциального поэта XXI века больше трогает «улыбка ребёнка», которая куда значимее, чем лики всех святых! Вновь цикличность цивилизации? Похоже, именно она оставляет удивительную возможность нашему времени и пространству (российской провинции!) высветить в замутнённой пеленой веков эпохе Брейгеля Младшего неожиданно близкие и родные нам (общечеловеческие!) ценности и черты. Но зачем гадать, если гораздо разумней почитать послания Разумова своим друзьям – поэтам и художникам: