Я утренние розовые стаи.

Там, в оны дни отсутствия нажив,

На отмелях речного поворота,

Меня учили камешков долота

Упругой мере слов. И, как ножи,

Немые рыбы пели безо лжи:

В поэзии не мера полорота…

В поэзии не мера полорота:

В дыму, в огне, в сияньи, в кружевах…

Нет ни звезды, ни женщины – всего-то

Какой-то сор, горящий на словах.

На деле – то ж усердье рифмоплёта,

Заслышавшего общий шум в ветвях

И жаждущего: как бы к слову «страх»

Приладить ощущение полёта?

Всё небо тлело в розах огневых —

Без разницы, Россия или Ницца.

Как будто бы взялось осуществиться

Обещанное, но огонь «шутих»

Иссяк. – Не райская блистала птица,

А перебор приёмов записных.

А перебор приёмов записных

Не раскрывает образа. Приёмов

Легко добиться, только вот от них

Такой же прок, как от Фомы с Ерёмой.

Кто эти двое? Может, на двоих

Соображали? Всё покрыто дрёмой.

А если вместе к Фенечке ядрёной

Пошли и там решили «на троих»?

Приём о том не булькает ни звука,

Кто сватом был, а кто «из двух» жених.

В себя приём уходит, будто псих,

И жаждет повторений – вот в чём мука,

Вот почему так часто сходит с рук, а

Не через губы возникает стих.

Не через губы возникает стих

И не изгнанник проклятой эпохи.

Она проходит, требуя шумих, —

Он тихо обездолен, как все лохи.

Не крут, но отрицает власть крутых,

Безвестен, но дела его не плохи,

Коль вдохновенны выдохи и вдохи,

Как результат смирений золотых.

Такому Лелю не страшны тенёта,

Он лишь любовью сердца уловим.

Но даже автор расстаётся с ним:

Как для музыки замирает нота,

Как Бога ищет грешный пилигрим, —

Он движется сквозь времени ворота.

Он движется сквозь времени ворота,

Реален, как конкретный соловей:

На слух маэстро, а поймай на фото —

Невзрачная свистулька без затей.

Природа знает силу окорота,

Упругость сжатой формы, только в ней

Так тесно – и поэтому вольней,

Мучительней о счастье петь охота!

И вот звучит… На листьях облепих

Боярышницы млеют. Серебристо

От тополей и ландышей – монисто

Надела ночь. Окрестный мир притих,

Как паучок с крестом евангелиста,

Высвобождаясь из потуг своих.

Высвобождаясь из потуг своих,

Плодит сегодня время не героев.

«Купи-продай», как поголовный свих,

Грозит, что мы самих себя зароем.

Иль ради взяток, шмоток, чаевых

Заделаемся клерками, всем роем

Мы свой, мы наш, мы новый мир построим,

Давясь пыльцой разрух-неразберих.

И станет верхом творчества работа,

И будет богом быт, что всех заел.

И временем – поток привычных дел.

И счастьем – ощущение оплота…

Ещё бы этого от нас хотел

Уверенный, что обретёт кого-то!

Уверенный, что обретёт кого-то,

Жалеет, любит нас и бережёт.

Вздыхает, будто автор «Идиота»,

Иль в русской печке снова души жжёт.

А мы всё ждём иного оборота,

Как будто что-то знаем наперёд.

Наивный до беспамятства народ,

Глотнувший всласть водицы из болота!

Готовы из-за разной ерунды

Бодаться и валяться под кустами

Упившись – право, что бы сталось с нами,

Когда б на свете не было беды?

Как струи мёртвой и живой воды,

Глаголет время нашими устами.

Акромагистрал

Глаголет время нашими устами,

Ему что мёд, что дёготь – всё одно.

Оберегай, спрягай, меняй местами

Род или вид – не пощадит оно.

Где слово? – На иудиной подставе,

И молча бродит или пьёт вино.

Юродивинка наша, ты давно

Излишня, как божок на пьедестале.

В поэзии не мера полорота,

А перебор приёмов записных.

Не через губы возникает стих —

Он движется сквозь времени ворота,

Высвобождаясь из потуг своих,

Уверенный, что обретёт кого-то.

Перевел с лезгинского Евгений Чеканов

***

Чуть-чуть макушкой неба не касаясь,

Идешь вперед походкой деловою

И шею держишь прямо. Но запомни:

Родился ты, как все, – вниз головою…