Журнал «Парус» №80, 2020 г. Андрей Шендаков, Леонид Советников

***

Так рано повеяло снегом…

Вчера полыхала жара;

с шумящим лесным набегом

пришла восковая пора —

пора неземных откровений,

небесного зимнего дна;

с наплывами лунных горений

немного ещё зелена

листва, но дворик мой золот

и терпок – в своём купаже,

а тихий осенний холод

и важен, и нужен душе:

пленительна, самозабвенна

в лачужке веранды свеча, —

строка, как слеза, вдохновенна

и, словно любовь, горяча!

***

Легка рассветная звезда,

в хрустальной дымке бирюзова —

среди неслышимого зова

ясна, крылата, молода;

летит среди миров чужих,

которым много лет знакома:

среди полей, над крышей дома

так много их, так много их;

их не понять из древних книг,

не осознать удел их вечный

и взмах крыла, почти беспечный,

несущий нам всего лишь миг;

умом постичь – напрасен труд,

открыться сердцем – бесполезно:

легка пылающая бездна

рассветных, солнечных минут.

***

Как небо, встала надо мною…

А. Блок

…Ты в дом входила в шёлковом платке

и, скинув плащ, о чайник грела руки,

затем к огню садилась – налегке,

припоминая давние разлуки,

и, угли странно, дико вороша,

смотрела – сквозь, твоё лицо краснело, —

как будто чья-то тёплая душа

врастала вновь в твоё живое тело;

как будто вновь, на Землю низойдя,

не театрально, а в привычной яви

ты забывала сполохи дождя

и рассуждала: «О Всевышний, я ли

себя, по воле неба, обрела?

Достойна ль я жить в облике подобном?..»

Струились капли хрупкого тепла

в обычном доме, маленьком, укромном:

мы пили чай, мечтали – обо всём,

иных миров пространства обсуждая;

я видел свет и прах в лице твоём,

но всё же верил в то, что ты – другая,

что не грехом была ты рождена,

а чем-то высшим – отблеском, рассветом;

я созерцал, почти не видя дна,

и понимал по косвенным приметам,

что где-то рядом чьи-то имена,

что вслед летят – кометы, ядра, пули;

а утром ты рассады семена

бросала в почву и, плетя на стуле

свою косу, смеялась мне в глаза:

«Да, я верна, о друг, всем понемногу:

когда на небе вспыхнет полоса

крылатых звёзд, я улетаю – к Богу…»

Шутница! Вновь жива и не жива.

Понять, простить – бывало не такое:

сто тысяч лет закатная трава

вдаль уносила солнце, как каноэ;

сто тысяч лет, о Муза, рядом ты —

сплетенье звёзд, рожденье тьмы и света:

тебе своей хватает высоты,

а нам, поэтам, в наказанье это!

ФЕВРАЛЬСКИЙ СВЕТ

I

Метель кружилась во дворе,

Качая сумрачные ели,

А мы задумчиво сидели

И были рады злой поре,

Когда за маленьким окном,

В кустах заснеженной сирени

Сливались пасмурные тени:

Фонарь скрипел над чердаком.

В прихожей иней на двери

Блестел, сквозь щели проступая;

Искрилась ваза голубая,

Я говорил тебе: «Не ври,

Что не боишься тьмы земной

И ждёшь меня с благоговеньем…»

Но ты была почти виденьем

В ночной сорочке предо мной.

II

Свистела в сумерках метель,

Спокойно щёлкали поленца,

Но снова с хрустом полотенца

По снегу прыгала капель;

Ты в зимней шапке – меховой,

Из серебристой чернобурки —

Пришла, ругая переулки,

И села с влажной головой.

Блестел узором хрусталя

Стаканчик с клюквенной настойкой,

Ты расцвела улыбкой горькой;

Был тёплым вечер февраля.

Мы говорили о весне,

О том, что скоро хлынут льдины.

И пепла яркие седины

Увидел я в глубоком сне…

III

И тепло, и светло, и грешно…

Снова рву со стихами бумагу,

Слыша в трубах морозную тягу,

И смотрю у окна на кашпо,

Где поник одинокий цветок

И земля у корней пересохла,

Как волос твоих зимняя охра;

Но вздымается свет моих строк

О тебе, для тебя, об одной,

Той, которую знал я невинной —

В длинном платье и шляпке старинной.

Что теперь происходит со мной?

Обращаясь к таинственной мгле,

Вспоминаю раздор между нами…

Твой атласный рукав с узелками

Меня держит в незримой петле.

IV

Потемнел золотистый графин

С ярко-алой вишнёвой настойкой,

Ты у зеркала хмурилась с плойкой,

Мне казалось: я был не один

У тебя – и в лесу сквозь пургу

Пробирается медленно пеший

С хриплым кашлем, ругаясь, как леший;

Это видел я сердцем, не лгу:

Чёрный призрак исчез вдалеке,

Оставляя следы в перелеске;

Твоих губ молчаливые фрески

Трогал я, словно льдинки в реке,

Когда сонно и длинно январь

Окропил окна светом лампады…

Оставляя в душе водопады,

Расплескался по небу янтарь.

V

Сквозь стёкла в зимний коридор

Катилось солнце, догорая,

И заливало вдоль сарая

Багряным светом старый двор,

Где я с тобой стоял в тиши

Среди искрящихся сугробов

И неба пасмурных разводов

Не принимал оклад души,

Когда вздыхал февральский сад

И сосны в зареве темнели,

Но чуть заметные капели

Влекли меня в твой дом, назад…

А ночью проседь угольков

Нам из печи опять светила,

Её загадочная сила

Боялась долгих сквозняков.

VI

Прости меня теперь за то,

Что я, конечно, не во власти

Соединить небес две части:

Когда ты скинула пальто

И, мглу духами окропив,

Ко мне уверенно шагнула,

Я встал с расшатанного стула,

Услышав старенький мотив

О двух пылающих сердцах;

Но наши чувства были в прошлом,

В дыму чужом и придорожном,

В летящих в поле бубенцах,

За полуночной пеленой,

Где душу спутала усталость.

А ты по-прежнему пыталась

Быть непокорной предо мной…

***

В этом городе мгла за околицей,

Глубоки полевые снега.

Одинокой серебряной горлицей

Подо льдом задремала река.

Острый месяц в стекле расколотом

Загрустил о былых делах.

Облака наливаются холодом,

Проплывая в чужих мирах.

Над осокой по склонам стелется

Горьковатый седой дымок.

Закружив надо мной, метелица

С ветерком унеслась на восток.

Небо вспыхнуло ярко, молодо…

В пелене пробежавших лет

На окраине старого города

Светлой памятью я согрет.

***

Мы встречались с тобой на закате…

А. Блок

Звезда над рекой моросила,

снега отступали легко,

сквозь стены незримая сила

носила живое тепло,

а веник, отставленный в сени,

ютился под шляпкой гвоздя;

сходили к холмам полутени,

по узким тропинкам скользя;

под сводом чердачного лаза,

над просинью хлынувших вод

меня ты ждала хитроглазо

у чёрных старинных ворот,

где лёд прожигали крапивы

у окон, склонившихся ниц,

и плакали трепетно ивы

под гомон окрестных синиц;

и что-то в душе клокотало,

и что-то взрывалось внутри —

горели сиренево-ало

остатки вечерней зари,

над лесом, над полем, над домом

с чуланным рассольным душком,

над тьмою, клубящейся комом

под вспыхнувшим звёздным ушком;

хотелось мечтать и, мечтая,

предчувствуя близость, любить,

когда говорливая стая

тянула свой клин, словно нить,

и, штопая давние раны

земли, пробуждалась весна;

парили тугие туманы —

от взмаха ночного хвоста

кометы, застывшей над миром

и сблизившей нас на века

ожившим нездешним эфиром,

как будто вспорхнувшим с цветка,

где каждая ночь окропилась

золой, как речная вода.

И виделось: ты мне приснилась —

легка, молода, золота…

***

Ты вся – сомнение и тайна…

Свои серёжки теребишь.

Ты откровенна и печальна,

Когда летят дождинки с крыш.

Сомкнёшь жемчужные ресницы —

В окно струится блеск реки…

Как две осенние зарницы,

Мы то близки, то далеки.

***

Казалось бы – о чём и говорить?..

Неровный снег бросает в стёкла блики;

Подтаяв, лёд в сугроб вонзает пики —

И день февральский рвётся, словно нить.

И дремлет кот, забывший про клубок,

И к старой пряхе волна* льнёт клоками,

Как рыхлый наст, разъеденный кострами,

Иль недалёкой тучки островок.

Спешат по кругу ходики-часы,

Закатный луч на скатерти подвижен,

А за окном на кроны зимних вишен

Ложится гул дорожной полосы,

Откуда ты внесла набоек стук

В мой стылый дом – спокойна, сероглаза —

И над цветком, над тёплой астрой газа,

Согрела кисти побледневших рук.

Всю ночь мороз узоры рисовал,

В печном огне всё стало ярко-красным,

К твоей груди, блестя дымком атласным,

Скатился льдинкой сколотый опал.

Но унеслись, куда-то унеслись

Те дни, когда, я думал, только крепла

Любовь: теперь, как будто горстку пепла,

Февральский свет её уносит ввысь…

*Волна – овечья шерсть (смол.).

ТОПОЛЯ

А тополя уже грустят,

Хоть листопад ещё далёко,

И занавески шелестят

Из приоткрытых в лето окон,

А тополя уже грустят.

А я стою у той черты,

Откуда видится былое,

Зеленокудрое, родное,

Смеются лица и цветы,

И я стою у той черты.

А тополя уже грустят.

Желтеют первые прожилки,

Там в них невидимые пилки

Живое режут наугад —

И тополя уже грустят.

А я стою у той черты,

Где тёплый дождь и пёстрый зонтик,

И с ним вот-вот растаешь ты,

Как та черта на горизонте,

И я стою у той черты.

НА СТРЕЛКЕ

Ты помнишь воду?

Зеленели

Вдали тугие берега.

Мы плыли рядом и без цели

Считали синие стога.

Был взгляд твой ломок и прозрачен,

А голос тих, и для меня

В нём каждый отзвук обозначил

Всю прелесть прожитого дня.

Ты помнишь воду?

Тёплый ветер

И неба лёгкая кудель,

И это чувство, что на свете

Бывает редко у людей.

А в стороне, за стройным бором,

Где лоскут поля да кусты,

Сошлись стремительным узором

На миг церковные кресты…

ЗВЕЗДОПАД

Ты мне сон рассказала, я помню —

Словно сам я, грибник половчей,

Тебе доверху кузов наполнил

Звездопадом июльских ночей.

Ты с ним шла по окошенной тропке,

И от крайнего стога, вослед,

Я смотрел, как до самой слободки

Ты несла этот собранный свет.

СОН

Бог знает чем…

М.Ю. Лермонтов

Приснится же такое! По болотам,