– Кручусь… – ответил Хаймович.

– Что значит – кручусь? Ну, покрутились бы вы вокруг меня – и что?

– Вокруг вас? Что вы! И вы бы имели, и я бы имел, и все были бы довольны!

Этот нестареющий анекдот Василий Степанович держал при себе как словесную трудовую книжку, описывая им при случае род своих занятий.

Когда на пятнадцать частей разломилась армия великой страны и сделались в одночасье никому не нужными тысячи и тысячи служак, наш герой, выведенный в отставку, испытал затяжную гнетущую растерянность. Ни умения в руках, ни знаний, способных обеспечить куском хлеба. Но врожденная неподатливость к унынию не позволила Василию Степановичу замкнуться и опустить руки. Все они, служаки, оставленная не у дел военная косточка, невольно тянулись друг к другу, поддерживая связь, и стоило кому-то одному поймать удачу, как он тут же скликал своих, на кого мог положиться.

Однокашник нашего героя, с которым вместе, бывало, напропалую бедокурили в училище, ловко, совсем как они в юности на подножку трамвая, запрыгнул в политику. И вдруг, пожалуй, что неожиданно и для него самого, заделался городским головой.

Василий Степанович был призван одним из первых. Перечень возможных вакансий не имел конца. И широта ли выбора была тому виной, или потому, что всё предлагаемое доставалось как бы на дармовщинку, однако ни к чему не потянулась душа. Несколько дней Василий Степанович так и эдак пробовал прислушаться к себе и в итоге пришел к убеждению, что его давнишний, по сути, детский еще выбор армейской службы, как и первая половина жизни, – были ошибкой. Сейчас, не по своей воле отлученный от армии и так долго просуществовавший никем, он с удивлением открыл в себе, что ему не хочется снова идти кому-то в подчинение и кем-то командовать. До того не хочется, что сама уже мысль о бесспорно завидном служебном положении воспринималась отталкивающе неприятной.

И он отказался. И это – что он не пошел под начало друга юности – сохранило их отношения в прежней ничем не обременяемой простоте. Василий Степанович, как и прежде, был участником всех отмечаемых новым градоначальником семейных торжеств, без церемоний наведывался к тому домой или на службу. И вскоре знакомые нашего героя стали обращаться через него с просьбами к первому лицу города.

Ничто сомнительное или способное поставить друга перед затруднением категорически не принималось Василием Степановичем. Но даже самой незамысловатой бумаженции, подписанной наверху, требовалось для ее следования по всем нижестоящим инстанциям «приделать ножки». Понимая, что, сказав А, нельзя не сказать и Б, наш герой взял на себя и эту задачу. Перезнакомившись постепенно с ответственными людьми в подразделениях городского управления, он зачастую мог уже не беспокоить Самого, а утрясать дело с непосредственным исполнителем.

Исподволь разъяснилось, чьи услуги какого количества денежных знаков могут потребовать, и появление Василия Степановича в том или ином кабинете, само собой разумеется, стало вызывать в сердцах обитателей кабинета самое искреннее и доброе расположение.

Незаметно и очень скоро образовался круг просителей, стремительно расширяющийся и объединяемый крепнущим день ото дня доверием к Василию Степановичу. Узаконить постройку, оформить аренду или приобретение участка, подключить к энергосетям, к воде, газу, канализации… Это сделалось профессией нашего героя, не отягощенной никакими юридическими формальностями. Каждый клиент становился его приятелем, которому он помогал, – да, не бескорыстно, однако и с увлеченностью откровенно дружеской. И почти всякий из тех, кому посодействовал Василий Степанович, располагал возможностями в чем-то своем, чем, естественно, приумножались и возможности самого Василия Степановича.