роняет эту баранку. Голубика совершенна! У неё прямая элегантная спина, узкая, с крутым

отбивом талия, ноги… А, да что там говорить! И она, вот эта женщина, станет его женой, его

собственной женой!? Да за что же ему такое!? За какие особые заслуги Судьба теперь потакает

ему?! Ну, мечтал он, конечно, о своей женщине, мечтал. Мечтал о той, что будет похожа на

Голубику (теперь кажется, будто и Люба была чуть-чуть такой) – не мечтал только о самой

Голубике.

Серёнька его «заезд» воспринимает с восторгом.

– Здорово, мужик, – говорит Роман, пожимая его ручку, – здесь остановка разрешается?

– Лазлешается, – серьёзно отвечает он.

А родителей-то, оказывается, дома нет. Предупредительно уйдя на двухсерийное кино, они

оставили внука. Ну, это уж они хитрят, пытаясь сживить их всех троих.

Роман продолжает наблюдать за Голубикой на кухне, невольно размышляя о том, что человек

бывает привлекателен не только лицом или фигурой, но и всяким своим жестом и движением. И,

оказывается, может быть не только пластика балерины на сцене, выработанная немалой работой

над телом, но и пластика женщины на кухне.

– Слышь, Ирэн, – впервые, даже с какой-то неловкостью произнося вслух её имя, говорит он, –

мы что, выходит, поженимся, да?

– Ну разумеется, – с чуть наигранным недоумением, словно для неё это обыденно, отвечает

она. – И у нас будет своя квартира. Или ты не согласен?

– Насчёт тебя нет никаких сомнений. Насчёт квартиры – не знаю. Вчера меня твой отец как

будто убедил, но всё равно что-то тут не то. Кстати, что мне ещё не по нутру, так это роль какого-то

дублёра. Скажи хоть, чьё место я тут вдруг занял?

Грустно вздохнув, Ирэн садится напротив.

– Да, я ещё вчера поняла, что с тобой лучше не вертеть и не шутить. Лучше сразу рассказать…

Понимаешь, был у меня один. Просто встречались… Ты покушал? – спохватившись, спрашивает

она сынишку. – Ну, беги тогда, поиграй… Он женатый, дети есть. Только вот не знаю, поверишь ли

ты мне – встречались мы без интима. Всё сводилось к тому, что он уламывал меня, да уломать не

мог. Меня его семейная ситуация угнетала. От того-то и вся моя конспирация дома. Мои бы меня

не поняли. Я ни слова о нём не говорила. Маме-то ведь только зацепочку дай, всё потом вытянет.

Ну, а для моих теперь – это был ты. Договорились? Если хочешь, будем считать, что и для меня –

это был ты. А того не было вовсе. Мне и самой приятней так считать. Правда, не так уж я по нему

и страдала, как мама тут вчера высказалась. Это уж она тебе подыграла. Меня тяготило глупое

положение, из которого я не могла выпутаться. Но ты мне помог. Сегодня я позвонила ему, и ничего

не объясняя, сказала лишь одно слово: «прощай». Так что, ответственно тебе заявляю: его уже и в

самом деле нет. И вообще отбрось все мысли, что ты вроде вместо кого-то. Давай решим так: ты

81

есть сам по себе, и никого другого не было. Если хочешь знать о нём подробнее – я расскажу. Но

если можешь, то не спрашивай, потому что ценности он для меня не представляет, и, не

рассказывая о нём, я забуду его ещё быстрей.

– Хорошо, – соглашается Роман, – пусть всё так и будет.

Некоторое время они сидят молча, словно осваиваясь в своих новых волнующих жизненных

ролях.

– А знаешь, что удивило меня больше всего? – говорит Ирен. – То, что мои так легко поверили

нам. Но их, конечно, потрясло то, что ты оказался таким… ну, давним знакомым.

– А тебя не потрясло?

– Скажешь тоже! Я ж говорю, что в шоке была! Я это совпадение восприняла как некий знак. Ну,

не может такое быть случайным.

– Да, наверное… А ты Пылёвку помнишь? Ведь когда-то ты меня просто не замечала.

– Нашел, что вспомнить… Тогда я была девочкой с претензией, глупой, в общем. Ты же был