Катя кивнула. Он шел рядом, не слишком близко, но и не вежливо-отстраненно. Спокойно. Как человек, который ничего не требует, но хочет быть рядом.

На выходе он спросил:

– Можно я провожу вас до дома?

Катя подумала. Обычно отказала бы. Но сегодня – нет.

– До остановки – пожалуйста, – сказала она.

И они пошли, не спеша, с пакетами и молчаливым согласием на то, что теперь между ними будет не просто окно и поезд.

Когда они прощались у автобусной остановки, он спросил:

– Завтра утро – тот же маршрут?

Катя кивнула.

– Я сяду на свое обычное место, – добавила она.

Он улыбнулся:

– Тогда, может, я наконец пересяду рядом?

Катя кивнула снова. Без слов. Но внутри – потеплело.

Они начали ездить вместе. Без официального договора, без оговоренного времени. Просто – каждое утро Катя шла в четвертый вагон, и там, у окна, сидел Андрей. Иногда – с кофе. Иногда – с книгой. Иногда – с простым вниманием, обращенным на нее.

Первые пару дней они говорили немного. О погоде, о пробках, о том, как трудно просыпаться в марте. Но разговоры не были формальными. Они будто проверяли ритм друг друга. Совпадают ли темп, дыхание, взгляд.

– Ты всегда читаешь? – как-то спросил он.

– Чаще всего. Иногда просто смотрю на людей.

– И что видишь?

Катя подумала.

– Усталость. Много людей ездят, будто их кто-то толкает в спину. Без цели. Без желания.

– А ты?

– А я раньше так же. Пока однажды кто-то не начал ездить напротив.

Он не ответил. Только улыбнулся. И посмотрел в окно. Но на самом деле на ее отражение в стекле. Она это почувствовала.

Потом были разговоры о семье. Катя рассказала про свою младшую сестру, которая вечно пишет из Тбилиси и присылает открытки даже в век мессенджеров. Андрей говорил о матери – живет одна, на даче, растит помидоры и всегда думает, что он голодает в городе.

Катя слушала. Иногда – больше, чем говорила. Она замечала, что Андрей часто уходит в себя. Мысли, как птицы, проносятся в его взгляде, но он не ловит их словами. И однажды она спросила:

– А у тебя есть кто-то, с кем можно просто помолчать?

Он посмотрел на нее долго. Потом тихо ответил:

– Был.

Катя не уточнила. Просто ждала. Они ехали в тишине. Потом он заговорил сам:

– Два года назад. Я был женат. Мы вместе учились, жили, строили планы. Разошлись… не ссорясь. Просто выдохлись. Тишина стала холодной. А я – не смог нагреть. Иногда думаю, может, это я не умею держать рядом людей.

Она долго молчала. Потом сказала:

– Мне кажется, ты умеешь. Просто не со всеми совпадает температура.

После этого разговора Андрей стал другим. Мягче. Реальнее. Он перестал прятаться за иронией. Стал чаще смотреть в глаза. И когда говорил – чаще спрашивал:

– А ты? С кем ты была рядом?

Катя рассказывала про однокурсника, с которым жили вместе. Про расставание, когда он уехал в Питер работать, и она осталась, решив, что Москва – пока все, что у нее есть.

– Больно было?

– Нет. Обидно. Оттого, что я не поняла сразу: ему просто было удобно. Не было любви. Только «вместе удобно».

– А сейчас?

– Сейчас хочу не удобно. Хочу по-настоящему. Но не знаю, как это выглядит.

Он кивнул:

– Может, оно выглядит как чай в термосе и разговор на шесть остановок.

В один из дней он не пришел. Просто не сел. Катя вошла в вагон, как всегда, но его место пустовало. И внезапно в груди сжалось.

Она пыталась убедить себя – бывает. Работа, дела, поздняя ночь. Но внутри – тревожное эхо.

А утром следующего дня он снова был. И, усевшись рядом, сказал:

– Прости, что вчера не написал. Мы не договаривались писать, но… я думал о тебе весь день.

Катя улыбнулась. Но заметила – он выглядел уставшим. В глазах была тень.