Когда бессерк очнулся, он протянул ему бутылку и стали они пировать вместе. Время от времени, вступая друг с другом в баталии. Мирясь и обнимаясь после. Напившись дружно засыпали, на какое-то время. Так они провели целую неделю и выпили весь приготовленный запас. После чего песни и драки прекратились. Они замёрзли и каким-то образом выбрались наверх. Пошли по селению, в желании подкрепиться чем-то согревающим. Сначала они зашли в дом «Бесстрашного и Неуязвимого». Но там их не пустили. Тогда они пошли по селу. Но, везде, куда бы они ни приходили, им ни кто не хотел принимать. Но, все как один, сходились во мнении, что поступили не хорошо, не справив поминальной тризны по «Хапу». И вот теперь, он пришёл мстить им. И привёл, с собой, ещё и в самом деле, своего друга «Бесстрашного и Неуязвимого». О чём, собственно говоря, и сообщил им на тинге Филипп «Скряга». Бесполезно находившись по деревне, друзья совсем замёрзли. И, тут, «Хап» вспомнил, что у него дома, есть же запас?!! Пусть, и не такого, изумительного зелья, как у «Бесстрашного», но всё же какого-никакого, но напитка. И друзья направились на заимку.

Выпив из запасов «Хапа», ночные гуляки стали плясать. И насильственно заставили Филиппа присоединиться к их веселью. Но скоро они почувствовали слабость настоек. «Хап», сидя в могиле, настолько сильно привык к угощениям покойного, что свои приготовления для него теперь были, как капля в море. Они, не сговариваясь, схватили Филиппа под руки и потащили его, в одной ночной рубахе и босиком, в бушующую метель. Троица поспешала в дом погребённого бессерка. В его сокровенный подвал, к настойкам из мухомора. Филипп мелко, по-бесовски, семенил лапками. Ибо его ноги и превратились в порхающие лапки. Они, скорёхонько-скорёхонько, спешили оторваться от обжигающего холодящего снега. Чтобы пока они пребывали в воздухе, могли, хоть чуть-чуть согреться. Дружки тащили Филиппа, продолжая неистово гнать себя в неугомонном беге. Там их ждала, вожделенная настойка и компаньону поневоле приходилось, почти, что лететь вместе с ними по воздуху.

Вломившись во двор умершего покойника, весёлая ватага принялась стучать в дверь. Но ни кто не хотел им открывать. Надо было предпринимать, какие-то другие действия. Они схватили Филиппа за руки-за ноги и принялись им биться в ставень окна. Заоконок, был на совесть, не поддавался. Филипп неистово орал, проклиная своих узурпаторов. Но и этой активности было недостаточно, створки держались намертво.

Но, это, неистовое человеческое страдание обречённого – вызвало в рядах осаждённых домашних, желание прийти на помощь. Они, все разом, выбежали во двор вооружённые мечами и боевыми топорами. И в этот самый момент, прыткие дружки, бросили окровавленного с разбитой головой Филиппа, и незаметно юркнули в распахнутую настежь дверь. Они, тут же, ринулись в подвал. Через некоторое время там началось веселье. Гости уединённо плясали, не подымаясь наверх.

Хозяева занесли побитого Филиппа в дом. У него были обморожены ноги. Они, не перебивая, выслушали его подробный рассказ. После чего, у них взыграла совесть, что они так мало положили в могилу умершего, так любимого им напитка.

Время от времени из подвала доносилось громкое: «Хай». Бульканье, наполнявшейся жидкости. Чоканье кружек. Кряканье. И не смолкающие песни и пляски. Когда же, дурманящая основа напитка клонила их в сон – наступала относительная тишина. Если не считать храпа и сопения спящих персон. За время сидения в подвале и могиле, они опухли. Хотя и до этого, они не слыли красавцами, а теперь и подавно. Они беспрестанно улыбались. Что-то шептали. Сердились. Хмурили брови. Кривили рты. Добавляя к своим и без того пугающим лицам ужасающие, грозные оскалы. Бурное веселье и забытьё с завидной чередой меняли друг друга.