Пошел осматривать владения – шесть соток земли и пробуждающееся в огнях между туч бесконечное небо.

Как же хорошо на природе, будто похмельный синдром города, исчезнувший на даче!

Вдавил внутрь штырек моего одногодка умывальника, и нехотя потекла почти вязкая струйка, а я, ополоснув морозящей водицей лицо, вкусил покалывание холодной дождливой ночи.

Но все внимание на лужайку.

Такое интересное зрелище – эти растения, которые, несмотря на заморозки утром, неизменно радуют новыми проявлениями, аж сердце открывается отмычкой равновесия и умиления.

Вытягиваясь по струнке, колышутся росточки еще не окрепшим стеблем от выдыханий приземленного ветра.

Словно гусеница почки, разорвав свое тельце, на ветках распахивается листок за листком.

Человек и природа нуждаются друг в друге, ничто так не отвлекает от раздражений и нервных переживаний, как слияние с ней.

Но вот стайкой бабочек меня облепили уже прожигающие лучи и, опылив бурым загаром, начался теплый садовый день.

Копошишься в зелени, как в море свежего воздуха купаешься.

Ворошишь прически грядок, сдергиваешь пучком непокорные волосы травы.

А вечерком раскаленные камни баньки смоют налетом крупного пахучего пота тяжесть приусадебных работ.

Бывали ли вы на грани?

В пограничном состоянии, когда будущее ваше неясно и изменчиво, а ветер метёт чувства, словно красные сердечки липовых листков?

Была весна, она величаво вплыла ручьями и растеклась по ухабам в поисках равновесия.

Я, помнится, в ещё зимней одёжке, взмок, и, истирая микрокапли пота, чесал под шапкой лоб.

Ничто не предвещало грозы, такой ранней и холодной, как душ при отключении горячей воды.

Курил, смешивая сигаретный кумар с испарением от несогретой землицы.

Летели птицы, они, словно нарисованные буковки, гладко строчили в зеленоватом небе.

Я вспоминал хохочущие метели, бритвенный ожог морозца, и настроение воспаряло почти к самому, что ни на есть, весеннему солнцу.

Лениво оглянувшись, я всегда лениво оглядываюсь, зевнул, как вдруг заметил шевеление в пышных кустах.

Кошка, подумалось тогда, и этот шорох не сомкнул надо мной ощущения опасности.

Я затянулся, вертолётиком бросил окурок и зашагал прочь.

Сзади плелась тень.

Чёрная, как негритянское веко.

Следы съедала грязь.

И вдруг я почувствовал, что тень остановилась и испуганно прижалась ко мне.

Беззвучно блеснуло лезвие ножа.

Оно покачивалось, как кораблик на волне, и приближалось с ухмылкой острия.

Я развернулся.

По кустам бежало жало солнца, и ни одного человека вокруг.

Нож плыл по воздуху, посвистывая и мерцая зеркальной плотью.

Ничего не понимаю – кто-то невидимый двигался по ухоженной тропинке, сжимая рукой перо.

Глаза округлились, но я почувствовал привкус «Дольче Габанны», услышал чей-то плевок в сторону и неосознанно дёрнулся с дорожки.

На секунду солнечный луч полоснул по глазам, я ослеп.

Я чувствовал, как нож с трудом, словно делая над собой усилие, пропорол куртку, прошмыгнул мимо рёбер и с колющей резкой болью проник в самое сердце.

От неожиданности я осел в придорожную стынь.

Дышать было тяжело, каждый вдох – это усилие, усилие, через которое нужно перешагнуть, чтобы жить.

Ещё чуть-чуть – и я потеряю сознание, но я слышал смешок, нож выскочил из моего тела и исчез.

Взор угасает, всё темнеет, контуры разжижаются, я не замечаю, как мимо проезжает машина, останавливается, как меня кладут на носилки.

И только слышу далёкий и незнакомый голос:

– Разряд… Это сердечный приступ…

Редкие выпады остроносого дождя, казалось, выжигали на лице полупрозрачную татуировку слёз.

Бултыхаясь в непогоде, словно пузырь, выдуваемый из мыла, повинующийся порывам безоглядного ветерка, разворачивающего и иссушивающего твою радужную оболочку, бредёшь в забытье.