Это ехал Иванов с благодарностью.
– Вот, – сказал он смущаясь, – литки. Спасибо. Хорошо пораоботали. Пейте топерь. Сделал дело – гуляй смело.
Ящик без одной бутылки выгрузили у костра.
Наш старшой свернул пробку, налил стакан тонкий на 25О граммов:
– Тимофей Александрович, может с нами стаканчик?
Иванов потоптался грузно, крякнул:
– Ну, разве, стакашок дак можно.
Стакан в его руке превратился в стопочку. И ни один мус-
кул не дрогнул на председателевом лице. Кто-то сунулся с яблоком.
Иванов отмахнулся:
– Не надо.
Молча постоял.
– Может еще стаканчик? – спросил наш старшой.
– Ну, разве, еще стакашок, так можно.
…После третьего он пожевал от назойливо протягиваемого ему яблока сел в осевший на левую сторону «газик» и укатил по делам.
– Ну, мужик! – восхищенно выдохнула толпа шефов, видавшая в своей колонии строго режима народу всякого, и уже уставшая удивляться.
1979г.
БЫЛО НАЧАЛО
– В сорок первом, – рассказывал мой отец, – был страшный урожай на белые грибы.
Он тогда работал учителем в деревне Ескино, а жил на квартире у одной старушки километра за два от школы.
– И вот, – рассказывал, – встаю я чуть свет, корзину на руку и – в лес. За пятнадцать минут нагружу ее и – домой, а у бабки уже и печь скрыта. Тут же режет грибы и на протвини сушить…
Чаю напьюсь и – на работу. Опять же с корзиной. Пока иду до школы, наломаю под елками полную корзину белых. Да из школы вернусь, пару раз сбегаю до лесу. А лес прямо за двором начинался.
Бабушка не успевала резать да сушить.
– Всяко, говорит, – такой урожай к войне. Грибов к войнам всегда много растет… Примета такая.
А чего примечать. Война уж к Москве прикатилась. В октябре забрали его на фронт. Оставил он бабке целый наматрасник сухих белых грибов.
– Все, думаю, бабке подспорье на зиму-то, – говорит. – А уж к весне разберемся с фрицами, начнем новую жизнь.
А вернулся он только летом сорок пятого. Пришел к бабке опять же на квартиру.
Бабка встретила, как родного. Достала из печки чугун с варевом.
– Седни, – говорит, – у меня грибовница. Из тех грибов, что ты оставил. Пять лет уж кормлюсь ими. Да сколько передавала эвакуированным из Ленинграда. Погляди вон на полатях наматрасник с грибами.
КАК Я НЕ СТАЛ ПОЭТОМ
Недавно перебирая старые архивы, я наткнулся на тетрадь, в которой было записано стихотворение, сочиненное в десять лет, когда возвращался из интерната домой. Это было зимой шестьдесят второго года. Вот оно, это стихотворение:
«Задремало солнце
За большой горой.
Снег колючий с ветром
Поднимает вой.
Не видать на небе
Звездочки одной.
Я спешу до дома
К мамочке родной.
Ни коня, ни трактора
На моем пути,
Километров двадцать
Мне пешком идти.
Спите себе волки
В логове своем,
Пронесите ноги
Через лес бегом.
Вот и лес остался
За моей спиной,
Все еще не скоро
Попаду домой.
Вьюга разыгралась,
Так и валит с ног,
Но иду упорно,
До костей продрог…
За плечами сумка,
В сумке той дневник…
С круглыми пятерками
Вернется ученик.
Замелькали в поле
Огоньки домов…
«Напекла, наверное,
Мама пирогов…»
Вот крыльцо знакомое,
Снег лежит вокруг…
И скорей по лесенке,
В двери – «стук да стук»
На пороге папа
Руку подает…
На рыбалку с сыном
Завтра он пойдет…
Мама обнимает
Своего сынка,
Я кричу: «Скорее
Дайте пирожка!»
…В ту ночь уже за чаем я прочитал эти свои строки родителям. Мать моя была потрясена. Сначала она не поверила, что это сочинил я, но когда отец, учитель сельской начальной школы, подтвердил, что, скорее всего, это написано мною, а не кем-то другим, мать заставила меня переписать стихи в тетрадку. Рано утром она сбегала к соседям и почитала им мои стихи. Стихи соседям понравились, они тоже были немало удивлены, что в нашей деревне завелся хоть и маленький, но поэт…