Потом после той ночи Татка видела много ужасного. То, что говорила Зоя, было только началом. Но потом на жуткое сил уже не было, а тогда – ещё оставались силы ужасаться.

Муся отпаивала девочку. Маленькую девочку с выбивающимися из-под шапки рыжими волосами, удивительно похожую на кого-то, но Татка тогда никак не могла отчего-то вспомнить, на кого? Вторую, ещё меньше, поила с ложечки Татьяна. А Зойка, бойкая пухленькая Зойка была теперь худой, и глаза стали большими. Она хлебала подслащенный кипяток и говорила монотонно, глядя в пустоту, даже когда смотрела кому-то в лицо.

Татка видела, как у Татьяны дрожит подбородок, и катятся, катятся слёзы, и думала, надо же, сама она, Татка, заплакать не может. И только когда повела по лицу ладонью, поняла, что оно мокрое, просто она даже не поняла, что плачет.

– Не жилец она, не жилец была, – в пустоту говорила Зоя и в который раз повторяла, как упала Лидочка под бомбёжкой. А Зойкину сестру откинуло почему-то далеко. И Зойка узнала сестру по рукаву пальто, отороченному синей тесьмой. Потому что голову не видела.

А у Лидочки открывался и закрывался рот, и она вся булькала, но она «не жилец, не жилец», потому что одна половина тела у неё была совершенно целая, а вторая – сплошное красно-чёрное месиво.

Татке хотелось закричать на Зойку, чтобы она молчала, молчала, потому что тут Шурочка, которая тоже проснулась и смотрит своими вечно перепуганными глазами на детей, на Зойку. Потому что теперь Татка забудет милое лицо с рыжими ресницами, а будет видеть две половины.

– Не гоните, – взгляд у Зои стал вдруг осмысленным. – Я не с пустыми руками.

Из-под свитера она вынула какую-то тряпку с бурыми пятнами и медленно её развернула.

Под грохот и взрывы, Зойка, волоча за собой Катю, Лидочкину сестру, бежала, как могла, а потом сидела в каком-то подвале, а когда взрывы затихли, вернулась.

У Зойки и сестры метрики были с собой. А у Лидочки и её сестры – нет. А ещё были карточки и немного денег. И у Лидиной мамы, и у Зоиной.

Татка смотрела по сторонам и называла про себя окружающие предметы: шкаф, буфет, комод, камин, чтобы не представлять, как Зоя искала среди мёртвых тела мам – своей и Лидочкиной, и обшаривала их, чтобы забрать эти карточки.

И тогда нашла вторую девочку. Девочка не говорит, не двигается и вообще ни на что не реагирует и теперь, а тогда – Зойка её волоком волокла.

Утром всё казалось ещё более страшным, но теперь все пытались рассуждать и советоваться, что дальше делать. Зойка ждала. Не уговаривала, не упрашивала больше не гнать. Карточки сначала мозолили глаза своим вызывающим и несчастным видом на столе, а потом Муся убрала их в буфет. Но Зойка не просила назад.

Только когда заговорили про детский дом и детей, Зоя сказала категорично, что Катеньку не отдаст.

– Теперь она моя сестра.

Гнать – нехорошо. Но кормить лишние рты, пусть и с карточками в самом начале месяца, не под силу их семье, где все – иждивенцы и дети.

– Я работать пойду, – говорила Зойка. – Я на завод как раз собиралась..

Но все смотрели на неё с жалостью. Татьяна вон сколько ищет работу. Добровольцем – пожалуйста, даже надо, по разнарядкам для гражданских. Дадут тарелку жидкого супа в столовой, а работы, чтобы платили и давали служебные карточки, не находилось для консерваторской Татьяны.

Конечно, лучше бы Зойка тогда сразу и прибивалась к заводу, чем добиралась сюда. Где они, где завод теперь.

– Надо к Элле сходить, – вдруг сказала Татьяна.

– А Элка что сделает? – ревновала Татка.

Татьяна пожимала плечом и говорила, что Элла уж такая. Особенная. И много знает и умеет. Ну и дядя у неё.