Он признал вину. Суд приговорил его к четырем годам лишения свободы, не найдя оснований для условного осуждения.

Антон отбыл в колонии весь срок. Он не просил об условно-досрочном освобождении. Ему не к кому было возвращаться: Маша вышла замуж и на воле его больше никто не ждал.

Машу, которая сделала ему нестерпимо больно, Антон не осуждал. Нет, сначала, конечно, он ее возненавидел, мысленно осыпал оскорблениями и упреками. Как только представлял ее с другим мужчиной, к горлу подкатывал комок, становилось тяжело дышать, давило в груди. Как-то, стоя под холодным душем, он просто присел на корточки и, схватившись за голову, завыл от злости. Он злился на Машу и выл громко, по-звериному. Услышав производимый им дикий и одновременно молящий звук, Антон, разозлившись уже на себя и на свою слабость, рывком вскочил и стал со всей силы бить кулаками в шершавую стену. Разбил костяшки, выступила кровь. Он подставил саднящие окровавленные руки под воду. Вода на сером кафеле на полу сначала окрасилась розовым цветом, а уже через минуту, поглощаемая ржавой решеткой, стала прозрачной. Вот так утекла от него Машуня, его любимая девочка.

Со временем злость иссякла. Рассудок раз за разом задавал один и тот же вопрос: а что еще должна была сделать молодая красивая девушка, для которой жизнь представлялась увлекательным приключением, полным драйва и позитива? Антон смог принять сделанный Машей выбор. В конце концов, пусть она будет счастлива. О том, что ей хорошо, он понял из Машиного последнего письма, написанного как-то сбивчиво, сквозь стыд, с просьбой о прощении. Он отпустил ее.

Находясь на зоне, Антон получал новости из газет и по телевизору. Конечно, он был знаком с Концепцией безопасности, принятой на всенародном референдуме, и каждый день слышал убедительные рассказы о необходимости чрезвычайных мер. Поскольку жизнь Антона была полностью подчинена режиму исправительного учреждения, он не сильно задумывался о том, как вводимые на воле ограничения сказываются на обычной жизни граждан. Сама мысль оказаться вне зоны была для него благостной и желанной.

«Там, безусловно, несравненно лучше!» – думал Антон, и именно с таким ощущением он покинул колонию.

Освободившись, Антон переехал за город в дачный домик родителей, устроился работать в автосервис, не искал встреч и не пытался восстановить старые знакомства. Единственным человеком из прошлой жизни, с которым Антон поддерживал отношения, была жена Кирилла. Сослуживец не перенес операцию и умер в больнице, так и не придя в сознание после ранения. Женщина одна воспитывала сына и, как показалось Антону, даже по прошествии нескольких лет не смогла смириться с утратой.

За время отсутствия Антона многое изменилось и в Городе, и в Государстве в целом. Первое, что вызвало удивление, – это бесчисленное количество видеокамер, которыми были напичканы улицы, площади, дома и их подворотни, подъезды и лестничные пролеты, транспорт, магазины и кинотеатры, парикмахерские и прачечные, вокзалы и общественные туалеты. Антона сначала не покидало ощущение, что он не уехал с зоны, а был переведен в другую, с более мягким режимом содержания.

«Сколько же это должно стоить, если все камеры действительно работают? – размышлял Антон. – А если они работают и собирают информацию, то где все это хранится, как и кем обслуживается?»

В первый же день прибытия по месту жительства Антону надлежало явиться в отдел Службы правопорядка и зарегистрироваться. На месте старой обшарпанной постройки стояло современное здание, по периметру забора тянулась колючая проволока. Антон внутренне улыбнулся: «Ну, слава богу, а то я уж начал сомневаться, сюда ли мне». У стражей правопорядка была не только новая форма, но и, как показалось Антону, новые инструкции. Стены первого этажа были увешаны информацией для граждан, повсюду стояли комнатные цветы в вазонах. В окошке дежурной части девушка в форме вежливо попросила подождать сотрудника, который в ближайшее время спустится.