Сила Ясперса – в обращении к индивидуальной ответственности, к индивидуальному миру человека. Философ призывал современников к диалогу, к национальному согласию, к преодолению барьеров предвзятости и недоверия, к воспитанию умения «мысленно становиться на точку зрения другого», «пробиться друг к другу, говорить друг с другом, попытаться убедить друг друга». Только так, подчеркивал он, «мы создадим необходимую основу для того, чтобы говорить с другими народами»[59]. Не звучат ли актуально для нас выстраданные сентенции немецкого политического моралиста?

Анализ путей преодоления наследия Третьего рейха Ясперс продолжил в книге «Истоки истории и ее цель», выпущенной в 1949 г. Опыт истории Германии нацистского периода, по мнению философа, подтверждает то, что цивилизация является лишь «тонкой оболочкой над кратером вулкана», и может случиться так, что «оболочка будет сброшена», а человечество незаметно для себя вступит в «царство черной злобы, не знающей гуманности»… «Человек – в условиях террористических политических режимов – может превратиться в нечто такое, о чем мы и не подозреваем… Террор овладевает всеми настолько, что те, кто не желает быть причастным ему, становятся терроризированными террористами, убивают, чтобы не быть убитыми самим». Практика концлагерей показала: «человека можно уничтожить и тогда, когда физически он еще продолжает жить»[60].

И хотя Ясперс стремился к тому, чтобы «как можно осмотрительнее высказать самые радикальные идеи»[61], в умах его слушателей преобладало все же «нежелание знать», «стремление забыть», что и было ведущей тенденцией в германском сознании первых послевоенных лет. Биограф Ясперса приходит к выводу, что выступления философа остались «монологами», что его надежды на «взлет мысли», на создание «нового государства» оказались невостребованными[62].

Осенью 1946 г. Ясперс сообщал Ханне Арендт: «Мне трудно читать лекции, когда я вижу перед собой враждебные лица. Только после 1937 года я ощущал такое настроение в аудитории, как сегодня». Ясперс был уверен, что в отношении к нему студентов преобладали «пренебрежение и недоверие»[63]. Поэтому Ясперс вынужден был перебраться в Швейцарию (в Гейдельберге он прожил 42 года), приняв приглашение Базельского университета.

В январе 1946 г. студенты Эрлангенского университета с возмущением, топаньем и выкриками встретили выступление антифашиста, широко известного деятеля евангелической церкви пастора Мартина Нимёллера. Полное неприятие аудитории вызвали его слова: «В Германии немало причитают по поводу нашей нищеты и нашего голода, но я не слышал, чтобы кто-нибудь говорил – в церкви или в других аудиториях – об ужасных страданиях, которые мы, немцы, причинили другим народам, о том, что происходило в Польше, об уничтожении населения в России, о 5,6 миллиона убитых евреев»[64].

«Германская катастрофа» – под таким названием через год после окончания войны вышло известное сочинение классика немецкой исторической науки, исследователя либеральной ориентации Фридриха Майнеке (1862–1954)[65]. Внимательное изучение этой работы опровергает сложившееся в советской историографии мнение о «Германской катастрофе» едва ли не как об апологии империализма. (Существует, замечу, немалая разница между сегодняшним непредвзятым восприятием «Германской катастрофы» и чтением глазами историка, вольно или невольно вовлеченного в идеологическое противостояние холодной войны.)

«Нестор» германской историографии (в год выхода книги ему исполнилось 84 года), отстраненный гитлеровцами от преподавательской и редакторской деятельности, выступил как бескомпромиссный противник и обвинитель нацистского режима. Третий рейх явился, по оценке автора, «величайшим несчастьем для Германии», несшим в себе «угрозу вырождения немцев». В книге можно отыскать немало фрагментов, сводящих трактовку фашизма к проявлению «сатанинского принципа всемирной истории» или «демонической подпочвы человеческой и исторической жизни».