Идеи ученого никак не соответствовали постулатам национал-социализма, он решительно разошелся со своим другом Мартином Хайдеггером, поддержавшим (хотя бы и временно) режим и ставшим ректором Фрайбургского университета. В годы гитлеризма Ясперс пережил и насильственное отлучение от преподавания, и чувство смертельной тревоги за судьбу жены и за свою судьбу: он был женат на еврейке и каждый день ждал ее депортации. Фашисты заставляли ученого развестись с женой, но натолкнулись на твердый отказ. Запись в дневнике Ясперса от 2 мая 1942 г. гласит: «И если я не смогу с оружием в руках спасти жизнь Гертруды, я должен буду умереть»[52]. Имелись достоверные сведения, что отправка на смерть еще остававшихся в Гейдельберге евреев назначена на 14 апреля 1945 г., но 30 марта в город вошли американские войска.

Фамилия Ясперса значилась в «белом списке» противников нацизма, ему вернули права ординарного профессора и ввели в состав руководящих органов вновь открытого университета. Ясперс вместе с Альфредом Вебером стал издателем журнала Die Wandlung («Преображение»).

Все, что было выстрадано, но оставалось невысказанным, о чем он думал долгими ночами, ожидая смерти, – все это нашло яркое и предельно убедительное выражение в его лекционном курсе «Проблема вины», прочитанном зимой 1945/46 учебного года в нетопленой auditorium maximum Гейдельбергского университета и тогда же изданном отдельной книгой[53]. Дольф Штернбергер вспоминал: «Это был другой Ясперс, покончивший с вынужденной скрытностью, с вакуумом, в котором он пребывал». Теперь философ, по его собственным словам, «стремился действовать», «идти на улицу», обращаться к немцам, находящимся «вне системы власти», «принадлежать к сообществу независимых мыслителей, которые ответственны лишь за то, чтобы говорить правду»[54].

«Я как немец среди немцев, – говорил он, – хочу способствовать ясности и единодушию, а как человек среди людей участвовать в наших поисках истины». Главным для будущего Германии Ясперс считал процесс национального самоосмысления и национальной самокритики. На первый план в рассуждениях ученого выходила проблема вины – вины и ответственности каждого. «Требование переплавиться, возродиться, отбросить все пагубное, – говорил он, – это задача для народа в виде задачи для каждого в отдельности»[55].

Великий знаток человеческих душ прекрасно понимал, что его призывы непопулярны, но все же настаивал на своем, на необходимости интенсивных поисков истины и справедливости: «Горизонт сузился. Люди не хотят слышать о вине, о прошлом, их не заботит мировая история. Они хотят просто перестать страдать, хотят выкарабкаться из нищеты, хотят жить, а не размышлять. Настроение скорее такое, словно после столь страшных страданий следовало бы ждать вознаграждения, на худой конец утешения, но уж никак не взваливать на себя еще и вину»[56].

В пограничной ситуации, в которой находилось социальное сознание немецкого народа, Ясперс пытался убедить сограждан в «правомерности и правдивости» Нюрнбергского процесса: «Национальный позор состоит не в суде, а в том, что к нему привело, в самом факте этого режима и его действий. Сознание национального позора для немца неизбежно. Оно направлено не в ту сторону, если обращено к этому процессу, а не к его истоку»[57].

Наряду с политической и уголовной ответственностью за содеянное зло Ясперс придавал особое значение моральной ответственности каждого немца: «Нельзя просто сослаться на то, что "приказ есть приказ". Поскольку преступления остаются преступлениями и тогда, когда они совершены по приказу (хотя в зависимости от степени опасности, принуждения и террора возможны смягчающие обстоятельства), каждое действие подлежит и моральной оценке. Инстанцией являются собственная совесть, а также общение с другом и близким, любящим человеком, которому не безразлична моя душа»