– Расшевелили гансов, – усмехнулся лейтенант.

И давай отмечать на карте все огневые точки. Оказывается, часть из них у него уже была нанесена. Видимо, наша авиация постаралась. На первый взгляд, задание не пыльное. В огневой контакт с немцами не вступали, ходи себе да делай пометочки. Правда, замёрзли, как волки. Огня-то не разведёшь. К рассвету задание выполнили и отправились к своим. Недалеко от передовой нас встретили автоматчики и провели через немецкие окопы и минные поля. В своих окопах мы сняли лишнюю одежду и налегке отправились в штаб. Шли полем. Рассветало. До штаба осталось рукой подать, когда я услышал с немецкой стороны одинокий орудийный выстрел.

«Куда-то прилетит», – подумал я. Он и прилетел. Последнее, что помню, это звук разрыва и взлетевшую слева от меня землю.

Очнулся в полковом лазарете, рядом тот самый лейтенант. Оказывается, это он меня и вынес. А я спас его тем, что все осколки достались мне. Ранение было тяжёлое, осколками порвало грудь, живот и покалечило правое плечо.

– Благодарю за службу, – сказал мне на прощание командир полка, – скорее поправляйся и возвращайся в строй. Такие солдаты мне нужны. А за твои подвиги представил я тебя к высокой правительственной награде.

А на следующий день меня привезли сюда, а теперь вот в Саратов отправляют. Опять не видать мне ордена как своих ушей, – закончил свою эпопею Лоскутников.

– Ранбольные, на процедуры, – разбудил меня поутру голос Татьяны. – Ходячие в процедурный кабинет, лежачие приготовиться на месте.

– Лоскутникова после обеда приготовить к эвакуации в Саратов, – после окончания утреннего обхода отдал распоряжение главвоенврач.

4 Жернова времени

97

– Эх, – вздохнул Пашка, глядя на выступившие на глазах у Татьяны слёзы.

А я потряс в воздухе фляжкой с остатками спирта.

– Давай! – махнул рукой парень.

Прощались мы внизу в школьном фойе. Я разве ещё не говорил, что наш госпиталь располагался в здании школы? Над входом в госпиталь такая домашняя и мирная вывеска «Городская школа № 50».

– Будь живым, земеля! – прижал я на прощание к груди лихого конного разведчика Пашку Лоскутникова и отошёл в сторону.

В углу, у сваленных в кучу школьных парт, стояла та, с которой Павлу прощаться требовалось гораздо больше времени. Я смотрел на парня и думал: «Встретимся ли?»

Забегая вперёд, скажу, что встреча наша состоялась. Но только Павел об этом не узнал. Весной тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года был он уже не Пашкой, а Павлом Фёдоровичем Лоскутниковым. Героем войны и кавалером двух орденов – «Отечественной войны» и ордена «Красной Звезды». Я же был молодым строителем будущего города на Амуре. Эти награды он получит после долгого скитания по госпиталям и учебным батальонам, а в июне сорок третьего года всё-таки вырвется на фронт. За его плечами будет Курская битва, форсирование Днепра, где вместо «Звезды Героя» он получит орден «Красной Звезды».

– В моей дивизии не будет «Героя» до тех пор, пока звезду не получу я, – скажет командир дивизии, когда ему подадут представление на награждение лихого разведчика Лоскутникова Звездой Героя.

Затем будет Дунай, Белград, Будапешт, Братислава. Праздник Победы он встретит в Австрии на окраине знаменитого Венского леса. Правда, леса того уже не станет, да и Австрия будет другая – побеждённая…

А сейчас я украдкой наблюдал за из прощанием. Не бывает чище слёз, чем у тех, кто расстаётся навсегда.

После обеда ко мне пришёл военкор. Я насторожился: «С чего бы это?»

– Викентий Колюжный, военный корреспондент газеты «Вперёд!», – представился мужчина, протирая кругляшки смешных очков.