– Понимаешь, Жора, и опять я остался жить, – прошептал Пашка. – За что же мне такой фарт? Там больше половины было ребят только что прибывших на фронт. Они погибли в первом же бою, и погибли бессмысленно.

– Значит, есть у тебя ангел-хранитель, потому что не может один человек побывать во стольких передрягах и выйти оттуда живым, – твёрдо заверил я его.

– Ты знаешь, есть у нас на другой стороне Амура, прямо напротив села место такое, Шаман-горой называется. Перед уходом в армию побывал я с местным нанайцем на Шамане. Подарки там всякие принесли. Просили мы духов о том, чтобы помогали они мне в тяжёлую минуту. Так вот, нанаец тот сказал мне, что духи нас услышали. Иди, говорит, Пашка, со спокойным сердцем, а как вернёшься, не забудь новые подарки принести. Я уже готов верить и в это.

Я прекрасно понимал Павла. Ведь и я, если бы не Шаман-гора, был бы сейчас не на госпитальной койке в Мичуринске сорок второго года, а вкалывал бы вместе с ребятами из стройотряда на каком-нибудь строительном объекте.

– Верь, Паша! – сказал я, – Верь, и обязательно вернёшься к родным домой.

– Наступит ли такое время? – тоскливо произнёс парень. – Мне уже порой кажется, что я воюю всю жизнь, что другой, мирной жизни и вовсе не было.

Я промолчал, а что я мог сказать? Я не знал, вернётся он домой или нет. К своему стыду, о фронтовиках- нижнетамбовчанах я не знал ничего. Теперь же я дал себе слово, что если вернусь, то первым делом отдам дань погибшим и всё узнаю о живых. Они достойны того, чтобы мы поклонились им в ноги.

Павел вернулся к рассказу:

– В конце ноября вновь сформированный полк перебросили на передовую под город Елец. Мы заняли оборону южнее города. Из тех бойцов, что начинали вместе со мной воевать на польской границе, в полку осталось четыре человека. Это был тяжёлый счёт.

– Вы опять не спите?

Я от неожиданности вздрогнул. Надо же, разведчики, твою мать! Заболтались так, что не слышали, как в палату вошла Татьяна.

– Танечка! – голос кавалериста дрогнул.

– Пойду покурю, – лениво сказал я и, накинув на плечи больничный халат, вышел из палаты.

На лестничной площадке у чёрного выхода несколько раненых торопливо тянули самокрутки. Время-то было неурочное, а нарушителями режима быть никому не хотелось. Когда я вернулся в палату, то под одеялом на соседней кровати было подозрительно тихо.

«Партизаны, блин!» – усмехнулся я про себя и лёг спать.

Следующим вечером Павел Лоскутников продолжил свой рассказ:

– Наконец-то долгожданное наступление началось. В составе Третей армии мы участвовали в общей операции по окружению немецкой группировки под Ельцом. Мы действовали на стыке Орловской и Тульской областей. И вот первого января сорок второго года полк занял село Каменку. Мы встали обороной на восточном берегу реки Зуша, притока Оки.

Вызывает меня командир полка и говорит:

– Знаю, сержант, что и ты и твои бойцы устали. Солдат твоих трогать не стану, ну а ты уж послужи. Таёжники народ выносливый.

Я руку к ушанке приложил:

– Готов к выполнению задания, – говорю.

– Пойдёшь за линию фронта. С тобой пойдёт артиллерийский офицер. Вот он, знакомься.

– Лейтенант Анисов, – протянул мне руку молодой командир.

– Ваша задача нанести на карту огневые точки противника, – продолжил командир полка, – а мы здесь их немного подразним, чтобы они раскрылись. На всё про всё вам сутки.

– Есть! – говорю.

Оделись мы с лейтенантом как можно теплее, шутка ли, сутки на морозе, и отправились за реку. В определённое время наша артиллерия начала постреливать. Немцы

сначала крепились, ответного огня не открывали, но затем не выдержали.