– Женщина, – говорит голос.

– Простите?

– Ты женщина. Не нужно называть себя девочкой, если ты взрослая женщина.

– О, точно. Простите.

Иногда я слышу от мужчин обращение «девочка», и тогда кажется, что меня уменьшают, так им проще смотреть сверху вниз. Но еще никто не отчитывал меня за то, что я назвала девочкой сама себя. Странно – получается, во мне одновременно есть и сексист, и жертва сексизма. Повод впервые задуматься, как я себя воспринимаю. Как женщину? Нет. Все-таки я выгляжу довольно юно – лет на восемнадцать, тот год в жизни, когда ты действительно уже не девочка, но еще не женщина. Только вот я буду так выглядеть до конца жизни – и в сто, и в двести, и дальше. Поэтому я не уверена и в том, что чувствую себя девочкой.

– Хорошо, вижу тебя, – говорит голос. (Пару секунд я трачу на беспокойство, не слишком ли неряшливо одета. Но голос ничего об этом не упоминает.) – Зеленая футболка?

– Да, это я. – Снова поднимаю взгляд, но ни в одном из окон никого нет.

– Помаши мне.

– Хорошо.

Я машу в общем направлении здания, звонок обрывается, и замок на двери громко жужжит. Она открыта. Я захожу.

Внутри довольно сумрачно; по холлу развешаны гирлянды желтых лампочек. Рядом с входом – штабеля стульев и пакеты с кубиками льда, которые, судя по всему, уже начали таять. Слева от меня деревянный фасад кукольного театра, раскрашенный в красные, зеленые и желтые полоски.

– Добрый день, прошу прощения… – обращаюсь я к женщине с большой коробкой в руках.

Она поворачивается. Я удивляюсь: белки ее глаз розовые. Кажется, она недавно плакала. Нос красный, а кожа вся в пятнах.

– Добрый день, – бросает она. – Простите. – И сразу же исчезает за большой красной бархатной портьерой дальше по коридору.

Тема новой выставки – народное творчество, и здание, которое обычно представляет собой стандартный «белый куб», декорировано как цирк. Стены покрыты странными росписями; перед моим лицом – аллигаторы, которые едят воздушных гимнастов, которые в свою очередь едят аллигаторов поменьше. В больших витринах – композиции знаменитого британского таксидермиста и художника Уолтера Поттера[8]. Застолье маленьких рыжих котят: наверное, когда-то – до того, как их убили, набили сеном, рассадили на миниатюрные стулья и поставили перед маленькими пирожными, чайниками и самоварами, – они родились в одном помете. Их блестящие глаза – прекрасные черные мраморные шарики. Рядом с кошачьим застольем еще одна работа – кролики усердно трудятся за партами в миниатюрном классе. Накатывает восторг. Я узнала об этих работах кучу лет назад: еще во время предуниверситетской подготовки. На фотографиях они кажутся чистенькими – словно искусственными. Но вблизи я вижу маленькие ямочки, где когда-то к коже животных присоединялись мускулы, и чувствую запах малейших, микроскопических частиц столетней крови внутри чучел.

Мимо пробегает мужчина. Он хватает один из больших пакетов со льдом, перебрасывает через плечо и исчезает за портьерой вслед за женщиной. Я иду за ним.

И выхожу в большой зал. По нему расставлены круглые столы, на которых навалена всякая всячина: коробки гвоздей и шурупов, какие-то документы, засушенные цветы, завернутые в ткань тарелки… Кто-то пилит деревяшку, стоя на маленьком подъемнике, чуть дальше мужчина рисует фреску на стене. Тестируют свет – лампочки загораются, потом тускнеют, снова загораются и снова тускнеют.

– Э-э… – пытаюсь обратиться я к идущей в мою сторону женщине, но та проносится мимо, на ходу качая головой. Ее волосы скользят по моему лицу, и я вдыхаю их запах.

Решаю пойти к углу, где очень медленно вращается карусель. Двое мужчин сосредоточенно обсуждают ее. Но, завидев меня, замолкают, и один из них отходит в сторону.