Так, легкий и расплывчатый образ молодого, стройного, высокого симпатичного офицера остался вехой в ее памяти. Вехой, отделившей девичество от взрослой жизни.

Жаль, что офицер был молодой и неопытный, хотя и женатый. Кажется, его звали Евгений.

Чувственность ее он не разбудил.

Но цель была достигнута…

Взрослая жизнь наступила почти сразу.

Примерно через месяц поздним вечером в дверь снова постучали. На этот раз стук был громкий и требовательный. Она даже подумала, что это пьяная директриса ломится к ней, чтобы снова затеять скандал: куда девчонка спрятала протухшую рыбную сеть, которой сынок директрисы ловил на озере рыбу. А рыбы было много (с той поры она полюбила чистить и щуку, и окуня, и линя).

Нет, Людочка не ловила рыбу украденной сетью – заселившись, вонючую чужую сеть вытащила из кладовки, отволокла на берег и где-то в ямке прикопала. И удочкой она тогда еще не умела ловить. Ей рыбу продавали заезжие браконьеры, ночью таскавшие у нее из поленницы дрова для своего костра.

Но это была не опухшая от пьянства шестидесятилетняя директриса, с дыбом стоявшей рыжей «химией» на голове. На крыльце стоял такой же опухший от пьянки майор лет пятидесяти. Вероятно, снова явился в командировку. Вероятно, тот же напарник уже позабытого Евгения.

– А можно к тебе, дорогая? – майор подмигнул и икнул, хитро прищурившись. Из оттопыренного кармана его куртки выглядывало горлышко бутылки – дар для начала «знакомства».

Дыхание перехватило у молодой учительницы. Как из нее вылетели слова, которые саму повергли в шок, она не знала.

– Ах ты мразь! Я что тебе, проститутка? Вали отсюда, скотина!

И она изо всей силы толкнула майора в грудь, так что он слетел с крыльца. Потом захлопнула дверь. Он что-то крикнул в ответ, но в дверь больше не ломился.

Все стихло, но ее еще долго колотило, и она не могла сосредоточиться над поурочным планом.

Сначала охватила злость на Евгения. Он что, трепался, похвастался?

Потом поняла: вряд ли лейтенант что-то рассказывал. Просто его тогда долго не было, и напарник сам догадался.

То, что Евгений в этот раз не приехал, было ясно. А почему не приехал, неясно. Или приехал, но из казармы в деревню не пошел? Неужели ему было совестно? Или он поставил крест на едва начавшемся ****стве, ради жены и ребенка?

Вот такой был Первый Мужчина глупой, но хорошей девушки – тосковавшей в своей глухомани по любви и ласке.

Сельская жизнь все больше очаровывала ее, несмотря на бытовые трудности (дома, в городской квартире со всеми удобствами, всегда было тепло и уютно).

Красота природы потрясала! Тихая гладь изогнутого полумесяцем километрового озера навевала покой и умиротворенность.

У озера. Начало зимы. Из фотоальбома Людмилы

Людмила наслаждалась своей самостоятельностью и даже одиночеством. Тишиной, в которой порой звучит оркестр Поля Мориа или что-то другое мелодичное, например, АББА.

Все-таки это была не общага, где в двадцатиметровой комнате стояло восемь коек. Ностальгии по общаге у нее не было, только скучала по девчонкам.

…И вот Людочке двадцать три, она одна, свободна, нелюбима. Послала матом майора – душу облегчила. Начала помаленьку уважать себя. И тут…

А все-таки парни – фетишисты.

Коллега, молоденькая учительница начальных классов, в то лето завела дружбу со студентом, сыном местного председателя колхоза. Собой он был не красавец, но представительный, широкоплечий, с пышной густой шевелюрой, и семья была обеспеченная. Студент этот приезжал домой часто.

Однажды вечером они парочкой пришли в гости, держась за руки. Люда заметила, как вспыхнули глаза кавалера при виде стоявших у стеночки ее новых черных лакированных туфель на высоком каблуке. Туфли были очень модные, изящной модели. Это были первые красивые туфли, купленные ею в родном подмосковном городе, и за них она отдала половину своей зарплаты.