…В какой-то темный октябрьский вечер, когда она сидела при свете настольной лампы над тетрадками, в дощатую дверь постучали. Стук был незнакомый, какой-то робкий. Она вышла в коридор и отодвинула задвижку. На пороге стоял высокий молодой офицер, совсем молодой, почти ровесник.

– А можно к вам в гости? А то в деревне ни кино, ни иного досуга… А спать ложиться еще рано.

Конечно, она пригласила нежданного гостя войти. Оказалось, он тут вдвоем с пожилым напарником в командировке (неподалеку стояла воинская часть). Напарник пошел к знакомому прапорщику водку пить, а этот вот решил с молодой учительницей пообщаться. Она сообразила, что это прапор подослал – у него жена учительница, ее коллега.

Людочка была не в ситцевом халате, а в любимой узкой черной юбке и вместо блузки в мягкой синей «олимпийке» от шерстяного спортивного костюма. Дома было прохладно – кухонная маленькая печка с плитой нагревала избу слабо. Поэтому и колготки она снимала только перед сном. Еще и носки теплые надевала, вернувшись из школы.

Что ж, на столе на кухоньке появился чай, какое-то печенье. Когда гость, смущаясь, поставил на стол бутылку красного вина, она поняла, чего он хочет.

А что? Чего ей ждать? Чего бояться? Офицерик симпатичный, только смущается. Еще не привык по бабам ходить. Только начинает.

Выпили вина. Потом она включила свой новенький магнитофон «Астра», мелодии оркестра Поля Мориа. У нее и Демис Руссос был, и много ритмичной зарубежной музыки для танцпола. Они даже танцевали в полутьме, улыбаясь друг другу. И бодро-весело – «Шизгаре», и медленно, прижавшись друг к другу – «My Only Fascination»… И когда он потянулся к ней губами, она тоже потянулась к нему. Волнение охватывало ее, будоражил еле уловимый приятный запах мужского одеколона и – до дрожи – близость мужского горячего тела, ощутимого под офицерской тонкой рубашкой.

И они снова пили вино, обнявшись. Она почти влюбилась в него.

…Очнулась она уже на кровати, рядом с ним. Кровать была узкая, железная, с сеткой и тощим матрацем. Подушка была одна – а зачем одинокой много подушек. Никаких новых острых ощущений в ее теле не появилось. Она даже не была раздета до конца. Он так и не увидел ее белую, нежную грудь четвертого размера! Наверное, даже не погладил грудь, а просто задрал юбку и стянул с нее, захмелевшей, колготки и трусы.

Так и она даже не погладила его! Не познала его тела! Не коснулась того, чем он лишил ее девственности! Она бесчувственно проспала все самое важное! Вино-то она пить не умела!

Ощутив себя полураздетой, она поняла, что все случилось. Привстав, увидела небольшое кровавое пятно на простыне. И радостно сообщила ему об этом!

Офицер испугался. Он взволновался так, что напугал ее.

– Я не хотел! Я не знал, что ты девушка! Почему ты не предупредила меня?

И стал дрожащим голосом говорить, что у него жена, маленький ребенок… что он не знает, как теперь быть… но он не виноват! Он не насиловал ее!

Все это было смешно и не нужно ей. Она не собиралась уводить его от жены или жаловаться начальству! Наверное, он ей нужен был лишь для несложной операции лишения девственности, которая ее уже тяготила.

Конечно, про жену должен был сказать пораньше – она могла остановиться!

Но что уж теперь…

Поэтому, когда он вскочил и быстро оделся, она поцеловала его на прощание, проводила до двери и спокойно закрыла задвижку. А потом разделась и безмятежно уснула.

Под сладкий, но печальный голос Руссоса:

– «Goodbye my Love, Goodbye»…

Вот так все происходит, без любви, но по согласию. Ужасно…

***

Своего первого мужчину Люда больше не увидела никогда. И даже не томилась по нему. Он был и остался чужим, малознакомым, ей не принадлежал.